Чекист. Южное направление

От пригорода, где разместилась шестая дивизия Первой конной, до вокзала расстояние вполне приличное, но в двадцать первом веке мы одолели бы его за полчаса, а теперь нам потребуется четыре, если не пять. Вымощенная булыжником дорога была когда‑то хорошей, но с течением времени прохудилась – какие‑то камни «выперло», какие‑то вообще отсутствовали. Наша «Антилопа‑гну» (как еще обозвать автомобиль неопределенной марки с кабиной без стекол, если его водитель Кузлевич?) то подскакивала на колдобинах, то проваливалась в какие‑то ямы, из‑за чего ее скорость приближалась к средней скорости пешехода, но уж никак не автомобиля, пусть даже и ретро.

Подозреваю, что здание госпиталя – некогда пафосное, напоминавшее загородную резиденцию, а ныне пребывавшее в упадке, равно как и дорога, принадлежали когда‑то австро‑венгерскому магнату, некогда процветавшему, а потом пришедшему в захирение. Скажут потом, что во всем виноваты русские – они и стены состарили, и хозяйственные постройки разрушили и даже привели в негодность дорогу, выковыряв из нее булыжники для собственных нужд.

– Вам непрэмэнно нужно уехат сегодня? – поинтересовался Сталин.

Не иначе собирается пригласить меня в гости? Что ж, я бы с удовольствием сходил, но как‑нибудь в другой раз. У меня там народ в броневагонах мыкается, а я им обещал отдых дать.

– Львовские железнодорожники моему начпоезда сказали, что этой ночью у них появится «окно» – пояснил я. – Завтра и послезавтра на дороге график напряженный – все будет забито эшелонами и туда, и обратно. В Бродах нынче вообще завал, не успевают эшелоны выпускать на Львов. Сюда ждут составы с продовольствием, а обратно раненых отправляют, которых на месте лечить нельзя, какую‑то технику. Вроде, целый состав «трехдюймовок» собираются в Москву отправить. Я и решил, что пока есть возможность, нужно ехать, чтобы во Львове на неделю не застрять. Поручение товарища Ленина я выполнил, личный доклад может и подождать, но мне бы еще свои дела порешать.

– А «зеленую улыцу» объявыт не хатите?

– Для «зеленой улицы» я еще носом не вышел, – усмехнулся я. – Я ж не командующий фронтом, не член ЦК, и не Председатель ВЦИК, а только порученец, пусть и с некоторыми полномочиями. Да и неприлично выйдет, если из‑за меня санитарные эшелоны задержат.

Сталин ничего не ответил, только пожал плечами. Не то похвалил за скромность, не то за нее же и осудил – понимай, как хочешь. Не знаю. Но думаю, все‑таки не осудил.

Иосиф Виссарионович вытащил из кармана трубку, набил табаком, но из‑за тряски спички либо ломались, либо гасли и, так и не сумев раскурить, буркнул что‑то неразборчивое и убрал носогрейку обратно в карман.

– Мы па дароге заедэм ко мнэ, эта недалеко от вокзала, – сказал товарищ Сталин и усмехнулся. – Я обэщал комиссару, что передам для его жены шоколад.

Хотел сказать, что Анька Спешилова и без шоколадки вполне может обойтись. Зачем мне лишняя головная боль, из‑за какой‑то вкусной и сладкой плитки? Сталин‑то гостинец для Витькиной жены передаст, а как мне его в Архангельск отправить? По почте не рискну, если только с оказией. Как бы еще эту оказию отыскать?

Впрочем, вслух ничего говорить не стал. Уж если Сталин пообещал отправить девушке шоколад, пусть отправляет, а я придумаю, как доставить. Елки‑палки, я же могу из Москвы курьера послать прямо в Архангельск. И повод есть – нужно отправить в управление новые бланки документов. А если что – пошлю человека и без всякого повода, с одной шоколадкой. Нехай, уж раз‑то в жизни можно воспользоваться служебным положением. Тем паче, что забота о душевном состоянии политического состава РККА – прямой долг советского чекиста.

Сталин отчего‑то не стал расспрашивать меня об аресте Тухачевского. Видимо, общую картину знал, а детали его не интересовалси.

Постепенно, наш разговор со Сталиным сошел на нет. Сказывалась усталость, накопившаяся за последнее время, да и совещание легким не назовешь. И хотя машину бросало вверх‑вниз, водило из стороны в сторону, но мы с товарищем членом РВС Юго‑Западного фронта слегка подремывали, просыпаясь лишь на самых крутых рытвинах. На одной колдобине, где нас тряхнуло так, что я прикусил язык, а Сталин, ударившийся о сиденье водителя, пробурчал под нос «бозишвили», обращаясь непонятно к кому – не то ко мне, не то к водителю, хотя ни я, ни Кузлевич не виноваты. Наверное, так бы и продремали, если бы вдруг об машину что‑то не стукнулось.

Я решил, что в нас либо кинули камнем, либо сдуру влетела какая‑то птица, но Кузлевич истошным голосом заорал: «Засада!», наддал газу и, только тут до меня дошло, что это была пуля. Вторая пуля сбила фуражку с товарища Сталина.

– Твою мать! – выругался Сталин по‑русски без малейшего акцента.

Следом за нами неслись человек восемь, а то и десять верховых азартно обстреливая машину из всего, что стреляет. Кто такие – белополяки, буденовцы‑мародеры или простые бандиты, непонятно, да и не существенно. Судя по всему, они «охотились» не на главной дороге, а где‑то рядом и заметили добычу, когда автомобиль уже проехал изрядное расстояние, а иначе нам бы уже пришел трындец. И слабое утешение, что Иосифу Виссарионовичу еще предстоит стать Генеральным секретарем коммунистической партии и генералиссимусом СССР и, стало быть, он никак не должен погибнуть во время советско‑польской войны тысяча девятьсот двадцатого года. В моей истории Красная армия Львов не взяла, а буденовцы не околачивались в пригородах польского города, а в этой все может пойти иначе.

– Кузлевич, гони! – рявкнул Сталин, хотя водитель и так гнал, что есть мочи.

«Антилопа‑гну» уже неслась с изрядной скоростью, но всадники настигали. Пока нас спасало, что дорога шла через старое кладбище, куда лошадям нет хода – массивные гранитные склепы, обелиски, скорбящие ангелы и просто холмы с православными крестами преграждали дорогу похлеще засек былых времен сооружаемых против татарской конницы на Руси. И конникам нас не объехать, но и нам не свернуть и не принять бой, в котором бы и мой браунинг пригодился. Все‑таки их не сто человек, а только восемь, надежда есть. Но все до поры и до времени – сейчас бандиты выберут место поровнее, где лошади не собьют копыта, не поломают ноги, всадники рассыплются и, охватывая нас по дуге, сомкнут кольцо. Сейчас бы нам пулемет или хотя бы винтовку, а палить из браунинга с расстояния в двести метров, смысла нет. Эх, товарищ Сталин, какого же… горького корнеплода ты охрану свою отдыхать отпустил?

А товарищ Сталин, между тем, хладнокровно вытащил из‑под пассажирского сиденья карабин, стащил с него чехол, передернул затвор и выстрелил.

Ух ты, какой молодец! Нет, не зря писали в биографиях Иосифа Виссарионовича, что в Туруханском крае он занимался рыболовством и охотой. Не зря. С первого же выстрела завалил лошадь вместе со всадником. Мне показалось, что нападавшие слегка снизили темп или машина пошла немного быстрее? Впрочем, стрелять по нам бандиты не перестали. И хотя сидя на коне и винтовку‑то в руках держать тяжело, а уж тем более целиться, но кое‑какие пули попадали в машину, а парочка даже срикошетила от бочки. От бочки?!

– Товарищ Сталин, бочку долой! – проорал я, пытаясь приподнять край железной емкости, а член РВС мгновенно понявший в чем дело, оставив карабин, ухватился за второй край.

Машину трясло, тяжелая бочка срывалась, зараза такая, отдавливая пальцы, но мы сумели‑таки приподнять ее и выкинуть за борт, благо, стекол в кабине нет.

– Держи, – сказал Сталин, переходя на «ты», всовывая мне в руку невесть откуда взявшуюся гранату.

Я бы еще разок его похвалил за предусмотрительность, да времени нет.

Так. Защелка с торца, кольцо с рукоятки… Бочка с горючкой еще прыгала, а моя граната ее уже догоняла. Четыре секунды… Раз. Два. Три. Четыре. Есть!