Чекист. Западный рубеж
Мне бы радоваться, что скоро вернусь в относительно мирную жизнь, где придется заниматься рутинной работой, но на сердце было неспокойно. Ведь мне‑то известно, чем закончится Польский поход, а я ничего не пытаюсь сделать, чтобы спасти жизни тысяч красноармейцев. Может, стоило выпросить у Дзержинского назначение на Западный фронт и прямо сейчас начинать работу по организации в тылу поляков агентурной сети, диверсионных групп?
Дело‑то неплохое, только как мотивировать собственное желание? Объяснять, что мои товарищи на Западном направлении не умеют организовать работу? А еще – в каком качестве я туда отправлюсь? Начальник губчека и особоуполномоченный ВЧК не имеет права просить должность рядового чекиста. Возглавить особый отдел дивизии, или фронта? Даже если допустить, что Дзержинский удовлетворит ходатайство, на дивизионном уровне не те масштабы. В подчинении десять человек, взвод бойцов. Чтобы арестовать кого‑нибудь, сил и средств хватит, а вот для серьезной работы нет. Всерьез – это уже уровень фронта. Особым отделом фронта там заправляет товарищ Медведь, давний друг самого Феликса Эдмундовича и со своей работой вполне справляется. Тот же Дзержинский решит, что Аксенов собрался подсиживать коллегу. К тому же, сильно подозреваю, что мое назначение на пост «серого кардинала» Польши зависело не только от желания Председателя ВЧК, но и кого‑то еще, повыше уровнем, и теперь просто взять, и отыграть «взад», не получится даже у Феликса Эдмундовича.
Значит, пока пусть все идет, как идет. Возвращаюсь в Архангельск, выполняю свою повседневную работу, параллельно выступаю на заседании губисполкома с предложением о введении продналога. Ну, а еще начинаю готовиться к работе «секретного» руководителя ВЧК Польской республики. Скорее всего, из Архангельска меня выдернут в конце июня, начале июля. Стало быть, время на подготовку есть. Жаль, разумеется, что в Польше придется все делать в спешке, но если предпринять кое‑какие меры заранее, то время можно и сэкономить.
Надо прикинуть, что может пригодиться для будущей работы, а самое главное – кто может пригодиться. Еще разок перешерстить своих «поднадзорных», поискать нужных людей. Дополнительно озадачить своих ребят, чтобы выявляли всех имеющихся в нашей губернии поляков. Пригодятся.
Поговорить с моряками, чтобы отыскали какую‑нибудь радиостанцию, и радистов. Уж как мне надоело сидеть без связи на бронепоезде. Выяснить у Попова – где тот станок, на котором мы изготавливали карикатуры, запастись расходниками, типа литографического камня, чернил и бумаги. На этом станке можно делать не только картинки и прокламации, но и еще кое‑что. Покамест, вслух об этом говорить не буду. А, чуть не забыл. Мне же художник понадобится, и гравер. И бронепоезд шестой армии я не верну. Зажилю. Мне он еще в Польше пригодится. Значит, дать команду железнодорожным мастерским, чтобы добавили вагонов, установили бронеколпаки, башни, оборудовали бойницы для орудий и пулеметов. Ну, они лучше меня знают.
Когда привел мысли в порядок, стало полегче. Оказывается, соскучился по Архангельску. И когда этот город успел стать для меня родным, если я его толком и не видел? Впрочем, какая разница.
В семь утра я уже сидел в собственном кабинете, разбирал накопившиеся бумаги, в восемь слушал отчет Муравина.
Ничего сверхъестественного или опасного за две недели моего отсутствия не произошло – Советскую власть в губернии не свергли, новой интервенции не состоялось. Напротив – шестая армия выбила финнов из поселка Ухта[1], прекратив существование самопровозглашенного Северо‑Карельского государства, которое в апреля торчало, словно бельмо на глазу.
«Выбила» – сильно сказано. Когда красноармейцы вошли в Ухту, там уже никого не было, кроме местного населения, а все «белофинны» и местные сепаратисты, пожелавшие создать независимое государство из пяти волостей, сбежали в Финляндию.
Стало быть, в Архангельскую губернию вернулись пять волостей, а мне добавилось головной боли. Новые волости – приграничные, а охрана государственных границ нынче в ведение Наркомата торговли и промышленности. Чисто формально – мне там даже собственную агентуру, без согласования с Красиным, держать нельзя. Правда, когда это контрразведка «заморачивалась» такими мелочами? Муравин, исполнявший мои обязанности, молодец. Не стал дожидаться возвращения «большого» начальства, то есть меня, а просто отправил в командировку троих парней, чтобы те, для начала, пообщались с армейскими особистами, а потом потихонечку налаживали работу на месте, обрастая нужными связями и контактами. Три чекиста на территорию, размером с Бельгию, маловато, зато и населения там немного.
Не знаю, какой умник в Совнаркоме додумался передать Главное управление пограничной охраны ведомству, слабо себе представлявшему все проблемы охраны границы, но факт остается фактом. Из‑за каждой мелочи – хотя, считать ли «мелочью» постоянную нехватку патронов, недостачу винтовок и пулеметов на строящихся погранзаставах? – пограничникам приходится обращаться либо к военным, либо к нам, потому что их собственные, еще дореволюционные арсеналы поделены между РККА и ВЧК. А так как через голову вышестоящего начальства прыгать нельзя, а нарком торговли и промышленности товарищ Красин всегда в отъездах, а замы решать ничего не хотят, то все проблемы разрешаются с огромным трудом. Подозреваю, что и самому товарищу Красину руководить ГУПО не слишком приятно, у него другие задачи, но и деваться некуда. Ладно, доживем до ноября, а там пограничников передадут ВЧК.
Я слушал краткий отчет Муравина, кивал, тихонечко радовался, что ЧП не произошло, но, как оказывается, рано. Неприятное Полиект приготовил на самый конец.
– Владимир Иванович, в Холмогорском лагере вчера началось восстание.
– Восстание?
Разумеется, вопрос был излишним, но должен же начальник как‑то отреагировать на важное сообщение подчиненного.
– Подробнее, пожалуйста.
Бывший прапорщик царской армии излагал коротко и четко.
– Вчера утром начальник ХЛОН Бубенцов приказал охране вывести за стены тридцать человек, отвести их на луг между монастырем и городом и приказал их всех расстрелять. По какой причине он отдал такой приказ неизвестно, но охрана приказ исполнила. Комиссар лагеря, возмущенный самоуправством начальника, попытался взять Бубенцова под арест, но был убит. А дальше среди заключенных начался бунт. Охрана разоружена – частично перебита, частично перешла на сторону бунтовщиков. На данный момент это все, что нам известно. Я уже связался с начдивом, он отдал приказ окружить монастырь.
– Спасибо, – кивнул я.
Терзать Муравина расспросами – с ума, что ли сошел Бубенцов, или нет, смысла не было. Если бы Полиект знал, он бы рассказал.
[1] Теперь Калевала.
