Игры Богов, или Порхание бабочки. Мир, ты весь, как на ладони

– Точно! Он голубчик! Но не костыль ведет сольную партию в этой опере, а нога. Если учесть психологию людей, убийцу всегда тянет на место преступления. Я внимательно изучила всех, кто попал в поле зрения объектива, и меня очень заинтересовала эта особа. Хоть на ней брюки, но видно, что подошва ее обуви по высоте разная. Носок одной туфли слегка приподнят, он просто пуст, а значит, это протез. И даже рост ее приблизительно 1 м 60 см. Черты лица скрывают длинные волосы, но, вполне возможно, что у нее парик. Слишком уж шевелюра ухоженная. Маня победоносно вздернула подбородок.

– Это все?

Никифорова, как фокусник, достала из потайного карманчика жакета маленький пакетик.

– Теперь все. Этот волосок я обнаружила на одежде Баркалова. Волос женский, принадлежит курящей и пьющей женщине, какое‑то время она употребляла наркотики. Но это не героин и не кокаин, какой‑то новый вид, вполне возможно, импортного производства. Надо поинтересоваться у ребят, контролирующих оборот наркоты. Полагаю, это очень интересная мамзель и ей приблизительно 25–30 лет. – Маня аккуратно положила пакетик перед Анной‑Марией. – А что говорит сам студент? Как он оказался на встрече с Баркаловым? – поинтересовалась она.

– Говорит, что в аэропорту подошел к нему респектабельный мужичок в галстуке и при портфеле. Представился Стрельцовым Иван Иванычем и, убедившись, что Стуков только что прилетел во Владивосток, попросил передать другу подарок. Только вот беда, самолет у него через час улетает, а друг, видимо, сообщение не получил или просто не успел приехать. Может ли наш студент позвонить незадачливому другу и при встрече передать сувенир. Его, то есть студента, за такую скромную услугу хорошо отблагодарили суммой, которая равна трехмесячному жалованию его матери, вот он и подрядился оказать помощь друзьям. Мы проверили. То, что студент прилетел тем вечером из Краснодара, – верно, а вот человек по фамилии Стрельцов, как утверждал студент, в списках улетавших или прилетевших граждан не числился. А на счет твоего вопроса: почему я взялась повторно за это дело? Гм… – Динавер нахмурилась. – Много нестыковок. И очень уж быстро стараются передать дело в суд. К тому же, фамилия Баркалов мне уже известна. Правда, я пока не могу тебе ничего рассказать, просто нужны еще кое‑какие факты, но, возможно, мне опять понадобится твоя помощь. Согласишься?

– А куда от тебя денешься? К кому я еще буду приходить и плакаться в жилетку после очередного расставания с любимым героем моего разбитого сердца. Ты думаешь, легко говорить парню прощай, дорогой, это наша последняя встреча. Знаешь, как мне его жалко! – с чувством глубокой печали и немалой толики сарказма, отпарировала Маня. И как всегда неожиданно сменила тему. – Конечно соглашусь, на этот счет не парься. Можешь на меня рассчитывать в любое время. Главное, чтобы об этом никто не знал. Смотри, я тебе доверяю.

Динавер даже не удивилась такому виртуозному перепрыгиванию с одной темы на другую. В этом была вся Никифорова. И несмотря на ее выкрутасы, она готова была расцеловать подругу, но не сейчас. У Марии было удивительное неконтролируемое сознанием свойство, она умудрялась все разговоры переводить на личные, интимные отношения. Они дружили давно, еще со школы, и Динавер даже сама не понимала, как в этой рыжей вертихвостке живет так много противоположностей. Никифорова не была красавицей, но в ней была та изюминка своеобразия и легкости в общении, что через час знакомства с ними обеими мужчины готовы были валиться только к Манькиным ногам, и она вертела ими как хотела. Никифорова позволяла себе быть капризной и легкомысленной. Быстро влюблялась до «гробовой доски» и так же быстро расставалась, проплакав в подушку часа два, не более. В отличие от Анны‑Марии, которая, что в праздники, что в будни носила только униформу, она могла позволить себе явиться на работу в легкомысленном платье с декольте, от которого у мужчин начинали косить глаза, и они вертелись вокруг нее, словно мартовские коты, готовые выполнить любое поручение. Но в профессионализме ей не было равных. Серьезная, сосредоточенная, она не пропускала ни одной мало‑мальски важной детали в расследовании и много дел с ее подачи были пересмотрены. Никифорова не гнушалась пробраться в провонявший хлороформом морг и провести дополнительное обследование вопреки всем запретам и особенно закону. Но стоило ей закончить дело, интерес к нему пропадал, и она опять становилась «лисой» с надуванием губок и требованием особого внимания. Бросив на Маню беглый взгляд и поняв, что игнорирование подруги может оказаться себе дороже, Анри, пересев на диван. Приобняла ее за плечи и притянула к себе.

– Маня, тебе же цены нет! Ты практически всю работу за меня сделала. Я тебя обожаю.

– Да что ты!.. – съерничала та. – Цена есть на все, особенно на обожаемые вещи. А за мой самоотверженный труд, кстати, нелегальный, с тебя бокал хорошего вина. Дорого вина, а не «Ркацители» или «Вермута», и поход по… – она на секунду задумалась и хитренько вздернула бровки к верху.

– Надеюсь, ни в вертеп какой‑нибудь? – перехватила инициативу Динавер. Она терпеть не могла Машкины ночные похождения по клубам.

– Именно! Шопингом мы занимались в прошлый раз, а сейчас… – Маня растянула губы, соорудив улыбку, и с сарказмом процедила. – Не пялься на меня так, я не улыбаюсь, просто тренирую мышцы лица, чтобы ты не подумала, что шучу. Ты же знаешь, что у меня черные дни.

– Опять тягостное расставание с любимым? – ехидно поинтересовалась Анри.

– Вот ты…. А еще подруга…! – фыркнула Никифорова. – Динавер, ты ни черта не понимаешь! Любовь – это чувство, которое нельзя предугадать. Любовь – как болезнь, если нахлынула, ее уже не сдержать! Вдохновенно, чуть ли не заламывая руки, торжественно завершила свою речь Маня.

– Правда!? – хохотнула Анри. – По твоим словам любовь, это что‑то сродни кашлю или поносу, которые тоже невозможно сдержать.

– Динавер, ты невыносима! Сама не понимаю, какого лешего я с тобой дружу! Ну никакой психологической поддержки! – обиделась Маня. – Ладно, я пошла. Надеюсь, у тебя есть что надеть в клуб, а то ходишь как школьница в 80‑е годы. Я вот смотрю на тебя и думаю, хорошие ножки и грудь что надо, а вечно прячешь свое добро под длинной юбкой и пиджаком. Хоть бы раз пришла на работу в платье. Все, все, ухожу, – скривила она мордашку, перехватив прищуренный взгляд подруги, который говорил, что пора ей замолчать. Но, взявшись за ручку, обернулась. – Кстати, пока ты еще в памяти и не забудешь обещание меня отблагодарить, давай завтра, часиков в восемь, сходим в ночной клуб. Там, говорят, такие мальчики будут стриптиз показыва‑а‑ать! – закатила она глаза, – обалдеть! Говорят, Тарзан один вечер будет выступать, ну и всякое прочее… Ты мне обещала, так что ловлю на слове.

– Никифорова, вот скажи, – Анна‑Мария хохотнула. – Как ты умудряешься переплетать работу и сексуальный пустобрех? Мне иногда кажется, что у тебя болезнь: сексуальная патология называется. Плачешь, когда рядом нет мужчины. Плачешь, когда он есть. Но самое смешное плачешь, когда собираешься с ним расстаться, при этом у тебя хватает наглости учить меня уму‑разуму, еще и развращать. А на счет Тарзана… Анри приложила два пальчика к подбородку и соорудила умильную улыбку, – заверяю тебя, он уже занят, так что губы не раскатывай…

– Знаю, знаю, – перебила Никифорова. – Королёва последние волосики повыдергивает. Но мне как‑то до фени. Там и другие есть. И потом, это просто, к слову, пришлось, чтобы тебя заинтересовать, – надула она губы.

– Господи, Мань, меня «Тарзанами» не заинтересуешь. Никогда не видела ничего бредовее, чем стриптиз.