Либертион

– За год клиника под руководством доктора Сторма исцелила и вернула обществу, – Лора взглянула на экран смарта, – шестнадцать тысяч пятьдесят три больных, это в два с половиной раза больше, чем его предшественник вылечил за десять лет своей работы.

– Но кабинет!

– Шоковая терапия для пациентов, с каждым из которых доктор Сторм работает лично. Лично! Теперь посмотрим жалобы за восемь лет… Надо же, ни одной. А вот жалобы на министерство здравоохранения… – Лора повернула экран смарта к остолбеневшей ревизорше, – вам озвучить семизначную цифру?

– Но позвольте, я…

– Да‑да, вы. Откроем ваше личное дело, мистер Битч.

– Как!? Вы не можете…

– Отчего же? Очень даже могу, я же ректор университета, в котором вы когда‑то учились. Мы заботимся о наших выпускниках, присматриваем, так сказать.

Мистер Битч побледнела и слегка подпрыгнула.

– Пожалуй… Я посмотрела все, что хотела. У меня нет к вам вопросов, доктор Сторм. Вы позволите мне идти? Я напишу отчет…

– У меня есть вопрос, – Лора была неумолима, – вы дверь видели?

Мистер Битч дверь видела.

– Будьте любезны, сейчас же ею воспользоваться и тщательно закрыть с той стороны. И еще, когда напишете отчет, предварительно пришлите мне его на согласование. Ланселот, передай уважаемому представителю комиссии мою визитную карточку.

Бульдог неторопливо затрусил через комнату, неся в зубах визитку. Несчастная гиена приняла щедро увлаженную собачьей слюной карточку и проворно юркнула за дверь, не забыв послать Лоре подобострастную улыбку.

– Ты – чудовище! – восхищенно выдохнул Майкл.

Лора неопределенно хмыкнула, но было видно, что ей приятно.

 

Романтика поневоле

 

Как всегда игнорируя лифт, Тиберий пешком поднялся на свою лестничную площадку. Электронный ключ как обычно начал капризничать, зеленый огонек никак не загорался. Из двери соседней квартиры тут же высунулся длинный нос его соседки мистера Штерн. Дама эта была весьма почтенного возраста, но это ни в коей мере не умаляло ее огромной жизненной энергии и энтузиазма. Эти прекрасные качества целиком и полностью тратились на круглосуточный шпионаж за всеми жильцами дома, имевшими несчастье быть ее соседями. И последующие беседы на эту тему. Тиберия она постоянно допекала разными просьбами о помощи, а он, испытывая жалость к этому созданию, почти никогда не отказывал.

– А‑а‑а, мистер Краун, наконец‑то. А вам тут посылочку принесли. Да, и кстати. Мне тут холодильничек надо в квартиру занести, – и она указала на громадный ящик, похожий на гробницу фараона Сети первого, монументально стоящий в центре лифтового холла.

Тиберий, который устал настолько, что возражать не было ни физических, ни моральных сил, молча потащил этот саркофаг в логово почтенной леди.

– А где ж это вы пропадали двое суток? – старушенция резво скакала вокруг Тиберия, оглядывая его по‑птичьи быстрым, любопытным взглядом. – Костюмчик‑то какой у вас славный появился. Дорогой. Неужто новым дружком обзавелись?

Костюм был Майкла, потому что когда Лора отвезла его собственный в чистку, там ей сказали, что, возможно, данная вещь представляет интерес для музея криминалистики, но не для порядочной химчистки.

– Я‑то не осуждаю ничуть, – старушенция погладила Тиберия по плечу своей, будто, пергаментной сухой ручкой, – дело молодое, хи‑хи. А ваш‑то франтик знает?

– Нет никакого дружка. – Тиберий с усилием втиснул холодильник в проем между сервантом и телевизором. – Все, готово.

– Ой, спасибо, милый! Век благодарна буду. Что понадобится – сразу приходи и проси. А ночевал‑то где, коль нет никого?

– Сначала в тюрьме. Потом в психиатрической клинике, – охотно ответил Тиберий, – всего хорошего, мистер Штерн.

И вышел, пряча улыбку.

Войдя в квартиру, Тиберий действительно обнаружил сверток с карточкой. Не слишком удивившись (он привык, что запертая дверь для курьерской службы не помеха), он взял в руки записку. Перевернув тисненый квадрат, прочел: «Моему лучшему другу. Майкл».

Внутри обнаружились часы, те самые. Первым чувством было раскаяние за неосторожные слова, но потом огромная благодарность и непривычное тепло разлилось в груди. Он поставил часы на самое видное место и сел за работу, так и не придумав, как отблагодарить своего друга.

Прошел час. Бронзовая стрелка болезненно дернулась и рывком переместилась на шесть вечера. По комнате прокатился приятный густой бой, похожий на голос церковного колокола. Тиберий поставил точку и ненадолго задумался. Надо не забыть упомянуть о культе жрецов в Ариции и их золотой ветви. И миф про Иполлита непременно добавить. Как жаль, что эта командировка оттянет завершение его двухлетнего труда! Но с другой стороны – он пройдется по мощеным улочкам настоящего, не эфемерного Берлина, прикоснется ладонью к истертым временем стенам его великолепных храмов, увидит полотна Дюрера. И не беда, что рядом будут дети, они, конечно, несколько омрачат полноту его счастья, но за все в жизни надо платить.

Назойливый звонок прервал его грезы, на экранчике смарта высветилось: «Пол». Тиберий поморщился и уже собирался выключить звук, но перед глазами встало лицо Лоры и ее назидания относительно его вопиющей мизантропии. Если не сейчас, то когда? Вздохнув, он нажал: «Ответить». Раздался до зубной боли знакомый игривый голос:

– Тибби, милый, приве‑е‑е‑ет! Это я, твой сладкий, гадкий Мупочка!

– Здравствуй, Пол, – сдержанно ответил Тиберий. – Пожалуйста, не называй меня «Тибби», я много раз тебя…

– Хорошо, Тибби, не буду. Ну что, повеселимся сегодня? Поехали в «Издохшую утку»? Там сегодня премилая тусовка!

– Хорошо, Пол, – покорно согласился Тиберий.

– Правда? – ошарашенный Мупочка, привыкший к отказам Тиберия не меньше менеджера по продажам бизнес‑тренингов, воспарил. – Так может, еще и на открытие выставки Нэйча заедем? Он мой хороший друг!

– Кого!?

– Нэйча, глупенький. Он лидер течения природизма.

– Чего!?