Лиза из Ламбета. Карусель
– С чего бы мне сердиться?
Он попытался взять ее за руку, но Лиза руку отдернула. В последнее время она это движение довела до автоматизма. Они пошли по улице; Джим почему‑то говорил о чем угодно, только не о театре. Лиза только дивилась; с другой стороны, может, он забыл?
– А Салли вчера вечером на спектакль ходила, – наконец не выдержала Лиза.
– Вот как! – только и сказал Джим.
Лизе стало досадно.
– Ну все, мне пора.
– Погоди, не уходи. Хочу с тобой поговорить.
– О чем? О чем‑то особом? – Нет, теперь она его расколет; она не она будет, если не расколет.
– Да нет, просто поболтать, – улыбнулся Джим.
– Тогда спокойной ночи! – отрезала Лиза и пошла прочь. Про себя она подумала: «Какая же я дура. Он точно забыл». И ускорила шаг.
На следующий вечер, часов в шесть, Лиза вспомнила, что нынче «новую сенсационную драму» дают в последний раз.
«Хорош гусь этот Джим Блейкстон, – сказала себе Лиза. – Сам пригласил, и сам же в кусты. Вот Том – Том бы никогда так себя не повел. Чтоб мне провалиться, если еще с Блейкстоном заговорю, с этим, с этим… Теперь я вовсе не увижу «Роковую карту». Хотя я ведь и одна могу пойти. Кто мне помешает? Нет, подумать только: сам пригласил, и сам в кусты!»
Лиза кипела от возмущения. С другой стороны, она ведь сама наотрез отказалась пойти с Джимом; правда, теперь не понимала почему.
«Он сказал, будет ждать возле театра. Интересно, он уже там? Сходить, что ли, посмотреть? Почему нет? Вот возьму и схожу, и никто меня не остановит. И если только этот Блейкстон там стоит, я мимо него пройду и не замечу. Будет знать!»
Лиза нарядилась в лучшее платье и, чтоб не попасться на глаза соседям, проскользнула в проулок, застроенный ночлежками. Таким кружным путем Лиза вышла на Вестминстер‑Бридж‑роуд и вскоре была у театра.
– Я тебя целых полчаса жду.
Лиза обернулась. Перед ней стоял Джим.
– Никто вас не просил ждать. Я с вами на спектакль не пойду. Вы что себе вообразили?
– И с кем же ты пойдешь?
– Ни с кем. Одна.
– Одна? Лиза, не валяй дурака.
Лизе стало очень обидно.
– Ах, дурака? Лучше я домой пойду, раз вы так. Вы… ты почему вечером не пришел, ну, тогда?
– Ты ж сама сказала не приходить.
Лиза только фыркнула, до того глупый был ответ.
– А вчера почему ничего не сказал про спектакль?
– Я подумал, если промолчать, тогда ты наверняка придешь.
– Ах ты… ах ты… ах ты гад! – Лиза чуть не плакала.
– Да ладно тебе, Лиза, не сердись. Я не хотел тебя обидеть.
И Блейкстон обнял ее за талию и повел к двери на галерку. Две слезинки скатились по Лизиному носику, но она чувствовала такое облегчение и такое довольство, что позволила бы Блейкстону вести себя куда угодно.
У двери собралась изрядная очередь. К восторгу Лизы, коротать время до спектакля публике помогали двое негров. Негры пели, танцевали и строили рожи; публика проявляла благосклонность, как королевская семья к братьям Решке[1], и не скупилась на аплодисменты и полупенсовики. Затем, когда за неграми закрылась дверь, ведущая к оркестровой яме, явились мальчишки со свежими номерами «Тит‑Битс» и «специальными выпусками»; их сменили три девочки с жалостными песенками; каждый получил свою долю полупенсовиков. Наконец очередь содрогнулась (будто огромная змея рывком заглотила жертву), за дверью послышался звонок, все как‑то собрались, напряглись, каждый джентльмен велел своей даме крепче вцепиться ему в локоть, были отперты несколько засовов и замков, и двери распахнулись, и бурный людской поток устремился в зрительный зал.
Еще каких‑нибудь полчаса ожидания – и занавес пополз вверх. Пьеса действительно оказалась очень захватывающая. Лиза и думать забыла о своем спутнике, она вся была зрение и слух. Она едва дышала, от возбуждения ее потряхивало, особенно в знаменитой сцене повешения. Когда кончился первый акт, Лиза перевела дух и утерла лицо.
– Уф, вся взмокла! – воскликнула она и сунула Джиму потную ладошку.
– Ничего себе! И впрямь! – Джим поспешно стиснул ей пальцы.
– Эй, ну‑ка пусти! – прикрикнула Лиза, вырываясь.
– Еще чего, – весьма дерзко отвечал Джим.
– Пусти, кому говорю!
Но Джим не пускал, да и Лиза протестовала не слишком решительно.
Начался второй акт. Теперь Лиза покатывалась над комиком; смеялась до визга, так что на нее оглядывались и говорили:
– Верно, девчонка от души веселится.
Когда дошло до сцены убийства, Лиза все ногти себе изгрызла. На лбу ее выступили крупные капли пота; она настолько забылась, что предупредила будущую жертву криком «Берегись!». Это вызвало смех и некоторый спад напряжения в зале, ибо все зрители до единого затаив дыхание следили за двумя злодеями, которые сперва подслушивали под дверью, а затем крались бесшумно, как тигры, что выследили добычу.
Дрожащая Лиза искала защиты в объятиях Джима, который бесстрашно шепнул ей:
– Со мной тебе нечего бояться.
И вот убийцы набросились на жертву, завязалась схватка, и бедняга был повержен. Именно эту сцену изображала афиша – сын убитого стучится в комнату, где злодеи застыли над мертвым телом. Наконец занавес был опущен. Зал выдохнул, как один человек, раздались бурные аплодисменты. Симпатичного героя в цилиндре встречали крики «Так держать!» и «Молодчина!»; жертва в порванной сорочке удостоилась зрительского сочувствия, а при выходе на поклон убийц зал разразился свистом, топотом и возгласами «По‑ве‑сить! По‑ве‑сить!», в то время как бедные злодеи кланялись и делали вид, что крайне довольны.
– До чего славно развлеклась, – заметила Лиза, прижимаясь к Джиму. – Хорошо, что ты меня вытащил, Джим; спасибо тебе.
[1] Ян Мечислав и Эдуард Решке – знаменитые польские оперные певцы (тенор и бас), выступавшие в Королевском оперном театре с 1889 по 1900 г.
