Лиза из Ламбета. Карусель
– Верно, – подхватили в толпе, – она у меня последние роды так приняла, что любо‑дорого. Если уж выбирать, я бы миссис Ходжес на сорок докторов не променяла.
– Я тоже. Миссис Ходжес еще ни разу не ошиблась.
Миссис Ходжес тем временем успокаивала миссис Кемп.
– Знаете что, миссис Кемп: выпили бы вы глоточек бренди. Для нервов очень хорошо.
– Ваша правда, миссис Ходжес. Уж такая у меня нынче слабость, уж такая слабость. Я как раз думала, не купить ли виски на два пенса.
– Нет, миссис Кемп, – убежденно говорила миссис Ходжес, беря соседку за руку. – Послушайте моего совета: ежели вам неможется, пейте только бренди. Только бренди в таких случаях помогает. Я сама против виски ничего не имею, но как лекарство оно не годится. Только бренди, миссис Кемп!
– Доверюсь вашей опытности, миссис Ходжес; сделаю, как вы советуете.
Откуда ни возьмись, явилась бутылка, миссис Кемп разлила целительную влагу по стаканам.
– Я, миссис Кемп, когда на работе, капли в рот не беру – такое мое правило, – замахала было руками многоопытная повитуха. – Вот разве только для компании…
– Ваше здоровье, миссис Ходжес.
– И ваше, миссис Кемп. Спасибо за угощение.
Лиза лежала пластом, едва дыша, с закрытыми глазами. Доктор щупал ей пульс.
– Не везет мне последнее время… – Миссис Ходжес облизнула губы. – Вторая покойница за десять дней, не считая младенцев.
– Ай‑ай‑ай.
– Конечно, первая была всего‑навсего проститутка, а им и счет другой, верно? Они не то что порядочные женщины вроде нас с вами.
– Ваша правда, миссис Ходжес.
– А все ж таки пускай и они живут, проститутки, я имею в виду. Кто знает, как они на эту дорожку ступили. Не наше дело осуждать.
– У вас доброе сердце, миссис Ходжес. Этакая редкость нынче.
– Что есть, то есть. Хотя для моего спокойствия, да и для работы лучше бы мне быть посуровее. Я всегда это говорила. Чего мне только делать не доводилось; а все же я так скажу: я работу свою люблю, несмотря ни на что. А ведь заметьте, миссис Кемп: не всякая повитуха из любви трудится, сколько корыстных‑то развелось!
Некоторое время каждая молча потягивала свое бренди.
– Легко ли, когда в мои‑то годы этакое с дочкой. – Миссис Кемп вернулась к предмету, не перестававшему ее тревожить. – Я сама из порядочной семьи, у нас ничего подобного отродясь не бывало. Нет, миссис Ходжес, я самым законным манером в церкви венчалась, хоть сейчас могу свидетельство о браке показать, а дочка этакое вытворила. В голове не укладывается. А ведь я ей хорошее образование дала, миссис Ходжес, заботой ее окружила. Ни в чем она отказа не знала; я на работе надрывалась, чтоб ей сладко жилось, а она меня опозорила, всю семью опозорила!
– Как я вас понимаю, миссис Кемп!
– Я сама из порядочной семьи, а муж мой покойный, так он двадцать пять шиллингов в неделю зарабатывал, семнадцать лет на одном месте проработал. А когда преставился, его начальник уж до того красивый венок на похороны прислал, и еще говорил, никогда у них такого честного, такого хорошего работника не бывало. А я‑то! Я свой материнский долг до конца исполнила, дочку только добру учила. Конечно, не всегда мы с ней, как это называется, процветали, но я ей примером была, и каким примером! Да она бы и сама подтвердила, кабы сознание к ней вернулось.
Взгляд миссис Кемп затуманился мыслительным процессом.
– Как сказано в Библии, – наконец подытожила миссис Кемп, – она мои седины опозорила. Давайте‑ка я все‑таки покажу свидетельство о браке. Не хочется Лизу сейчас бранить, очень уж ей худо, а только ежели оклемается, будет нам о чем потолковать.
В дверь постучали.
– Будьте так добры, миссис Ходжес, сходите поглядите, кого там еще принесло. Я не могу – ревматизма замучила.
Миссис Ходжес открыла дверь. На пороге стоял Джим.
Он был очень бледен, и бледность, оттененная темными бородой и волосами, придавала ему зловещий вид. Миссис Ходжес отшатнулась.
– Кто это? – воскликнула она, оборачиваясь к миссис Кемп.
Джим отодвинул ее и прошел прямо к кровати.
– Доктор, она очень плоха?
Доктор вопросительно взглянул на Джима.
Джим зашептал:
– Это из‑за меня. Она умирает, да?
Доктор кивнул.
– Господи! Что я наделал? Я во всем виноват! Лучше б это я умер!
Джим взял в ладони Лизину головку, и слезы брызнули у него из глаз.
– Она еще жива? Жива?
– Ей недолго осталось, – отвечал доктор.
Джим склонился над нею.
– Лиза! Лиза, поговори со мной! Лиза, скажи, что прощаешь меня! Скажи что‑нибудь!
Голос его срывался. Вместо Лизы заговорил доктор:
– Она вас не слышит.
– Должна услышать! Должна! Лиза! Лиза!
Он рухнул на колени.
Какое‑то время все молчали. Лиза практически не подавала признаков жизни, дыхание было такое слабое, что даже жилка на шее не вздрагивала; Джим с тоской смотрел на нее, мрачный доктор нащупывал пульс. Миссис Кемп и миссис Ходжес не сводили глаз с Джима.
– Так вот, значит, кто виновник! – вырвалось у миссис Кемп. – Господи помилуй, ну и образина!
– Дочка у вас застрахована? – спросила миссис Ходжес. Тишина стала для нее несносна.
– А то как же! – отвечала мудрая мать. – Я ее с рождения страхую. И что странно, миссис Ходжес: еще вчера я думала, что только денежки на ветер спускаю этим страхованием, а нынче глядите‑ка! Поистине, пути Господни неисповедимы; никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь!
– Ваша правда, миссис Кемп. Я тоже обеими руками за страхование. Великое это дело. Всегда всех моих ребят страховала.
– А я вот что скажу, миссис Ходжес: как бы там дети себя ни вели, как бы ни мучили нас, матерей, пока живые, а наш долг – устроить им приличные похороны. Это мой девиз; на том стою и стоять буду.
– Вы с мистером Стирменом обычно дело имеете? – спросила миссис Ходжес.
