Люди. Звери. Остановки

– Эльхан, привет, – Семён заезжал изредка в это уличное кафе, здесь была недурная кухня, они вообще, эти «чёрные», насчёт вкусно приготовить – молодцы. Не грех было дёрнуть холодного пивка под зажаренное на углях мясо, да и время близилось к обеденному, организм соответствующе начал сигнализировать. Отобедав, Семён сел в машину и вдруг поймал себя на мысли, что ехать‑то в принципе некуда, дачи у него не было, дома пусто, у друзей какие‑то наверняка свои дела, да и навязываться никому не хочется. Неуютно себя чувствуешь, когда на соответствующий вопрос слышишь: «Ну приезжай, если хочешь… «Мол, куда ж тебя теперь девать, сироту. Ещё какие‑нибудь полгода назад вопрос предоставления себя самому себе же, вообще не стоял, Семён был женат на одной очень интересной особе, которую сейчас старается не вспоминать. Шесть лет, проведённых в браке, не могли не отложить след на его восприятии действительности, отношению к женщине, как к особи человеческой, да и вообще к людям. Она была красива, умна и цинична, легко устраивалась в жизни и умела находить нужные и полезные знакомства, практичная – так говорят про таких. Но вот незадача, все эти качества напрочь отсутствовали у более сильной составляющей пары. Нет, в семье не было скандалов, измен, боже упаси, просто с каждым годом становилось понятнее обоим, что они разные, слишком, для того, чтобы быть вместе. В конце концов, последний бастион, на котором реяло семейное знамя, имеется в ввиду постель, пал. Лиля любила жить на острие, и это касалось всего, поэтому даже мысли допустить не могла, что бы интим превратился в «исполнение супружеского долга». Семён уехал к маме, в «трёшку» на Васильевский остров, оставив бывшую супругу в её однокомнатной квартире на Фонтанке, единственное, о чём жалел, так это о том, что теперь не будет наслаждаться видом на реку из окна огромной кухни… Ему было благостно там, в этих дворах – колодцах, коренной петербуржец в нескольких поколениях, сын морского офицера, он, как никто, чувствовал особый дух родного города, казалось, что в этих старых домах, видавших и революционных матросов, греющих руки у костра, и шатающихся от голода людей, которые из последних сил тащат на санках ведро ледяной речной воды, есть что‑то таинственное, мистическое. Если было бы возможно затаить надолго дыхание и заставить не биться сердце, приложить ухо к стене, можно услышать, почувствовать кожей страшное и смешное, великие свершения и такие же чудовищные злодеяния, надо только уметь слушать, и они расскажут, эти стены…

Дома на «Ваське» он опять занял свою комнату, в которой прошло детство и юность, всё было трогательно и знакомо. Мама, святой человек, не сказала ничего, посидела немного на кухне и поплакала, Семён не стал заходить, понимал, что горя никакого не случилось, просто… она ведь мама и всё тут… Жизнь потекла ровно и размеренно, мать и сын здорово ладили, да и чего делить то, Светлана Петровна работала медсестрой в «психушке» на Пряжке, сутки через трое, Семён трудился каждый день, бывало иногда, что прихватывал выходные, домой приходил поздно, никто никому не доставлял хлопот. Опять же с возвращением сына, Светлана Петровна стала что‑нибудь вкусненькое готовить, чего не делала уже несколько лет, пока жила одна, муж умер давно и, к‑сожалению, до срока. Самое главное, что она не пыталась советовать, как дальше жить, что делать великовозрастному балбесу, куда направить свои чаяния и стремления. Семён любил её за это ещё больше, смотрел благодарно на это воплощение мудрости, в халате и фартуке, с мастерством жонглёра переворачивающее на сковородке блины, тонкие, как тетрадный лист…

После развода он старался ни с кем не «завязываться», как‑то не хотелось, этакая душевная импотенция, в голове было пусто и хорошо, чувство того, что сбросил с себя какую‑то тяжёлую ношу, приятно освежало. Были, конечно, моменты, как‑то друг затащил в ночной клуб и под утро они уехали оттуда с двумя разбитными девицами, весьма нетрезвыми. Высокая, длинноногая подруга даже не пыталась изобразить из себя гетеру, хотя, когда ехали в машине, всем видом показывала, что просто изнывает от желания. На самом деле всё случилось весьма посредственно и без какой‑то там особой страсти, Семён отметил про себя, что высокие и длинноногие, как правило, в постели ничего из себя не представляют, такое жизненное наблюдение. Принцип прост: «Меня такой красивой создал всевышний, и ты, грязный самец, должен быть уже счастлив от того, что тебе позволено мною обладать!» Какое глубокое заблуждение! На вопрос при расставании, позвонит ли он ей, Семён неопределённо пожал плечами, хотя знал наверняка, что не позвонит. Жены друзей, узнав, что появился завидный жених, сразу стали пытаться пристроить своих незамужних приятельниц, поспособствовать, так сказать, обрести счастливое состояние «как у людей». Быстро сориентировавшись, он стал с удовольствием принимать приглашения на ужины и обеды по выходным, хотя раньше, когда был женат, таким вниманием его не баловали – Лилю откровенно не любила женская половина его круга общения, потому как та всегда излучала наслаждение жизнью, а счастливый человек вызывает непонимание, зависть и злобу. Семён с аппетитом поглощал всё, что было выставлено на стол и демонстративно не замечал сидящую почти рядом какую‑нибудь подружку, о существовании которой раньше и не догадывался, ситуация сама по себе забавляла, порою он вообще вдруг вспоминал, что у него срочные дела, благодарил за гостеприимство, галантно раскланивался и удалялся, чувствуя спиной возмущённо‑удивлённый взгляд хозяйки. Поняв, что номер, как говорится, не пройдёт, званые чревоугодия постепенно сошли на нет, действительно, чего зря продукты переводить!

– Привет, Сёма, – он вздрогнул от неожиданности. Сидя в машине и задумавшись глубоко, не заметил, как со стороны водительской двери подошла девушка, она было наклонилась к открытому окну, но быстро выпрямилась. Короткая майка, обтягивающая небольшой, но соблазнительной формы бюст, не оставлял шансов показаться скромной в позиции «а можно к вам заглянуть».

– П… привет, – чуть заикаясь от неожиданности ответил тот, – ты откуда здесь?

– Да вот приехала тётку навестить, старенькая совсем, отпуск у меня, денег особенно не накопила, чтобы в заграницы слетать, мать говорит, съездила бы ты в Питер, а то теть Маша болеет часто, проведаешь, да и рада она тебе будет.

– Ну и чего ради? – Семён, как каждый коренной житель мегаполиса относился к провинциалам с лёгким пренебрежением. Но до чего хороша! Как‑то раньше он этого не замечал, хотя тётка жила в одной парадной с его мамой, девушку он видел давно, потому как сам обитал несколько лет на Фонтанке, за это время она выросла и… ну просто ой! Немного неловко от того, что никак не вспоминалось имя, общаться было затруднительно. Семён решил не церемониться.

– Ты прости, я давно тебя не видел, жил… э… в другом месте, забыл, как тебя зовут.

– Лена я, ты такой смешной, за это время можно было не только имя забыть, видел меня, наверное, последний раз, когда мне лет семнадцать было, а я успела колледж закончить и вообще… Чуть даже замуж не вышла, ну, дура, чё с меня взять, – Лена сделала картинную позу.

– Я тебя из окна видела, ты в машину садился, думала, к матери приезжал, а ты оказывается опять здесь живёшь? Ты же вроде женат…

– Был, – Семён поторопился её перебить.

– Извини, лезу не в своё дело, просто рада тебя видеть, помнишь, я промокла под дождём до нитки, а ты меня в машину к себе посадил и не жалко было, что салон могу испачкать. Даже не спросил, куда мне нужно, а потом оказалось, что у тебя в этом доме мама живёт. Ты тогда на какой‑то «шестёрке», раздолбанной ездил, не то что сейчас, – Лена с уважением оглядела авто и провела ладонью по капоту.

– А сейчас куда тебе нужно? – выпалил Семён, сам от себя того не ожидая. Он вдруг остро и неотвратимо испытал потребность в таком простом, незатейливом общении, поймал себя на мысли, что вот так, запросто, ему самому никто давно не радовался, только потому что увидел. Вот она, стоит рядом, улыбается лукаво, и солнце просвечивает её розовое ушко, а он, придурок, как по голове ударенный пялиться в одну точку и во рту у него сухо.

– Эй, парень, – Лена расхохоталась, как маленькая девочка, – примёрз, что ли? Вроде как не сезон, ты чего, Сёма?