Люди. Звери. Остановки

– Погиб в блокаду. С работы шёл, его бомбой убило, бабушка рассказывала. Я и не видела его никогда, только на фотографии.

Мне стало неловко, но совсем ненадолго. Юность груба, быстра на короткие яркие эмоции, беспечна и беспощадна.

– Ну смотри, – Маринка повернулась к чертежу. Усё готово, шеуу, – начала кривляться она. Добивай свой и дуй защищаться.

– От чего такая щедрость, Мариша? – хитро сощурился я.

– Есть у меня планы хорошо встретить Новый год, и ты в этом должен участвовать. Только я подумала, что, если ты курсовую не сдашь, тебя к сессии не допустят, ты хобот повесишь, а я тебя в новогоднюю ночь видеть таким не хочу. Ты мне весёлый нужен, слышишь, чё говорю‑то? Кстати, у тебя уши музыкальные? – не дожидаясь ответа она прижала к верхнему краю моего уха два пальца и резко дёрнула вверх. Раздался довольно звонкий щелчок.

– Музыкальные, – улыбнулась Маринка. Я от неожиданности впал в ступор.

– Так что, я помогаю не бескорыстно, как видишь. Забочусь о праздничной атмосфере, так сказать. Да и какая от меня может быть бескорыстность, я ж эта… папа‑то у меня врач зубной, – хохотнула она.

– Ну вот, – поймал я её шутливую, волну, – а я грешным делом подумал, что это любовь…

– Ага, держи‑таки карман шире, щас! Дофига вас таких быстрых, а я одна у мамочки красотка, – Маринка была в своём репертуаре.

– Завтра поболтаем после пар, как раз узнаешь о моём предложении, – заинтриговала она. А пока на этом всё, проверяй свою писанину и иди сдаваться, Садовский вроде добрый пока. Дверь, увлекаемая пружиной, хлопнула, и Маринка нырнула в снежные ночные вихри, поглубже нахлобучивая на голову белую кроличью шапку.

 

Откинувшись на спинку стула, Садовский слушал, как показалось, довольно рассеяно, изредка поглаживая бородку «аля Дзержинский», по этой самой причине студенты и называли его между собой Феликс, хотя звали преподавателя по‑русски просто: Иван Николаевич. Повесив на доску чертежи, я уверенно водил по ним указкой и говорил, говорил… Судя по тому, как глубокомысленно молчал Феликс, я понимал, что вся ахинея, которую я тут несу, его так или иначе устраивает. Наконец он прервал меня.

– Кто тебе второй чертёж то чертил? – в упор посмотрел он.

– Как кто? Я сам чертил, – не моргнув глазом соврал я.

Садовский криво усмехнулся.

– Ну, ну, – погладил бородку. Потом встал и подошёл к окну. На дворе падал снег, тысячи маленьких белых парашютиков тихо опускались на землю, Иван Николаевич заложил руки за спину и думал о чём‑то своём. Я стоял у доски и безропотно ожидал своей участи. Преподаватель вдруг вздрогнул, как будто очнулся от лёгкого забытья и вспомнил о присутствии в аудитории ещё кого‑то, обернулся и произнёс.

– Зачётку давай.

По коридору я нёсся, как олень во время гона, на лице, наверное, блуждала дебильная улыбка юродивого, которому у церкви в шапку кинули серебряный рубль. Во всяком случае идущие навстречу с интересом поглядывали на меня. Маринка не упустила возможности пошутить по этому поводу, но на этот раз далеко заходить не стала, сразу было видно, что она настроена на какой‑то разговор. Мы сбились кучкой у кадушки с фикусом в холле.

– Короче, ребята, – начала она

– И девчата, – обронила Катя. Мы все удивлённо переглянулись, не часто от Кати услышишь что‑либо.

– И девчата, – уточнила Маринка. – Скоро Новый год и я хотела спросить, какие у кого на этот счёт планы?

Мы переглянулись. При недолгом обсуждении стало понятно, что у большинства планов особо никаких, отметить в общаге, скорее всего со всеми вытекающими. Маринка слушала нас и понимающе кивала головой.

– Всё понятно, – резюмировала она. – Есть предложение: давайте встретим Новый год у меня дома.

Предвосхищая массу вопросов, Маринка пояснила, что родители уезжают к друзьям в Москву, и разрешение на студенческий шабаш получено, в рамках всевозможных приличий, конечно. Если мы все согласны, то надо определиться с суммой взноса с каждого, у Маринкиной мамы есть какой‑то блат на продуктовой базе и поэтому к новогоднему столу, который, кстати, будут готовить девчонки, всё необходимое закупят. По решению организатора этого безобразия в нашу компанию вливалась Валентина, спортсменка‑пловчиха из соседней группы, которую я часто видел с Маринкой и Катей вместе. Идея была принята на «ура» и, пообсуждав ещё немного всяческие детали, все стали разбредаться по своим делам.

В очереди в столовке откуда не возьмись ко мне прилипла Маринка с Катей, как будто они тут и стояли. Она лукаво подмигнула мне и легонько ткнула в бок.

– На раздаче сыр лежит, два кусочка осталось, Витёк, передай мне кусочек, очень сыру хочется…

– Очередь не моя ещё, как я тебе его передам?

– Кать, ты глянь на него? Друг, можно сказать, умирает на глазах без сыра, а он «очередь не моя»! – и понизив голос почти до шёпота прибавила, – Быстро мне сыр передал, ушастик.

Сыр, само собой, достался Маринке, как и последние полстакана сметаны, время было далеко послеобеденное, а блюда на ужин только готовились. Теперь она сидела напротив меня и скребла сметану ложкой, набитый рот не мешал ей трещать без умолку, подруга лениво ковыряла в тарелке слипшиеся макароны и как всегда таинственно безмолствовала.

– Короче, – вдруг сменила тему Маринка, – мы тут с Катюхой и Валькой посидели, посчитали и вышло по четыре рубля с носа на новогодний стол, ну это, если округлить и с учётом того, что у меня дома есть там всякие солёные помидоры, огурцы и прочая капуста. При этом, мама закупит всё по списку, мы приготовим, ну, а с мужской части компании ёлочка, – Маринка сделала паузу, изучая мою реакцию. Я снисходительно улыбнулся, мол, тоже мне проблема, хотя понятия не имел, где эту самую ёлочку брать. Ёлочные базары в те времена в Ленинграде явлением было редким, да и очереди к ним выстраивались не шуточные. В итоге проблема решилась сама собой, спустя два дня после этого разговора ко мне в комнату влетел Костик и запыхавшись затараторил.

– Витёк, поднимай задницу быстро! Там на углу машина стоит полная ёлок, тётке продавщице нужно её разгрузить, два рубля платит и по ёлке на рыло. Нужны два человека, я попросил подождать пять минут, и за тобой бегом, собирайся давай и догоняй! – уже из коридора крикнул он. На следующий день мы с Маринкой стояли на улице и ждали, когда за ней приедет отец. И за ёлкой конечно. У поребрика затормозила бежевая «копейка», ёлка переместилась в багажник, а Маринка на переднее сидение, я с чувством исполненного долга с облегчением выдохнул и не спеша направился к метро…

Общага как‑то сразу опустела, не было слышно постоянного утреннего гомона, на кухне не шумела вода и не кипели чайники. Я вышел в коридор и не спешно поплёлся куда‑то без особой цели, формируя маршрут по ходу движения. В умывальной и туалете тоже было пусто. Редкие шаги стали доноситься чуть позже, немногие оставшиеся просыпались и выползали на свет божий. Кто мог, тот уехал, тем более те, кто из области. На дворе стояло последнее утро 1984 года, ясное и морозное.