Люди. Звери. Остановки
– Друзья мои, – было заметно, что она с трудом скрывает волнение. Чуть больше, чем через час наступит другой год, я не говорю, что новый, я говорю – другой. Потому, что в этом году в нашей жизни произошли очень важные события. Мы закончили школу и смогли поступить в институт, и это здорово, впереди много интересного, много нужно будет делать и идти к своей цели. Ещё в этом году я встретила всех вас, и это для меня тоже очень важно. Я даже не представляю, какой бы была моя жизнь без Маринки, мы с ней со школы вместе, почему в моей жизни не было Костика, Серёжи, Вали и всех остальных, кто сейчас сидит за этим столом. Следующий год уже будет другим. Уже не будет делиться на школу и институт, наши мальчики, – она на секунду замолчала, сделала глоток. – Наши мальчики весной уйдут в армию. Я с грустью жду этого момента, жаль будет расставаться так надолго. Только не попадите в Афганистан, – совсем уж очень тихо добавила она. – Вот поэтому год будет другой, ребята…
– И девчата, – шутливо подхватила Маринка, встала из‑за стола и обняла Катю.
– Витёк, Костя, может «Посольской» попробуем? – Сергей откупоривал бутылку.
– Ну, а чё нет‑то? – Костик придвинул поближе к нему стопки. Все дружно выпили, кто‑то включил магнитофон.
– О, медлячок! Валентина, – Сергей изобразил какой‑то произвольный реверанс, – позвольте пригласить на танец. Через несколько секунд три пары кружились по полутёмной комнате, далёкие Альбано и Рамина Пауэр что‑то плакали на итальянском, по всей видимости о любви.
За несколько минут до полуночи Маринка включила телевизор, и все опять уселись за столом, гомон потихоньку стихал. Генсек Черненко, старый и больной, медленно подбирая слова бесцветным голосом, поздравлял советское народонаселение с наступающим 1985 годом. За его спиной высилась Спасская башня, сияя красными звёздами, лёгкий снежок падал на шапку. Говорил, как обычно, о правильности нашего пути и ведущей нас к победе коммунистического труда партии, об американской угрозе и борьбе за мир во всём мире. Часы начали мерно отбивать секунды, с последним ударом хлопнула пробкой бутылка шампанского, за ней тут же другая, громогласное «ура» сотрясло всё вокруг, после чего мы стали скандировать «С новым годом! С новым годом!» Катя чмокнула меня прямо в губы, я даже вздрогнул от неожиданности и потащила танцевать. На сцене «Голубого огонька» отплясывал молодой совсем ещё Пресняков, из динамиков неслось: «А за окном бушует месяц май»…
Веки мои с трудом разлепились, и я тут же опять зажмурил глаза. Солнце висело над крышей дома напротив и холодными лучами било мне аккурат в лицо через раздвинутые шторы. Я полежал ещё несколько секунд, слушая собственные ощущения и почувствовал, что на ухе у меня что‑то висит. Отвернувшись от солнечного света, я опять открыл глаза. Катино личико было совсем рядом, даже ощущал её дыхание кожей. Она безмятежно спала, уткнувшись носом мне в плечо, косичка её зацепилась за моё ухо. Я осторожно встал с дивана и накрыл её пледом, хотя вряд ли Кате было холодно, спала она в одежде. Вокруг стояла мёртвая тишина, на другой половине дивана мощно сопел Серёга одной рукой обняв Валентину. Я тихонько двинулся по квартире, стараясь не издавать звуков, приложился к бутылке с остатками пепси‑колы и оторвал от виноградной кисти одну ягодку. В соседней комнате на широкой кровати спал Костик, Вадим и Димка, заглянув в маленькую спальню я увидел Маринку. Она единственная, видимо на правах хозяйки, как и подобает нормальному человеку, лежала в постели, укрывшись одеялом до подбородка. В прихожей кучей на полу валялась обувь, я вытащил свои ботинки. Сырые ещё после нашей прогулки с валянием в снегу и прочими выкрутасами. Прислонил их к батарее. Взмокшие и раскрасневшиеся под утро мы влетели в квартиру, гогоча без умолку, потом пили чай с каким‑то вкуснейшим вареньем, после все увалились на диван смотреть «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады». Провалился я незаметно, тепло и уютно… Телевизор злобно шипел белым экраном, я поспешно нажал кнопку, стало совсем тихо, Катя что‑то пробормотала во сне и перевернулась на другой бок.
Спать больше не хотелось, комнату заливал солнечный свет, и я подошёл к окну, чтобы задёрнуть штору, и вдруг замер у подоконника. По детской площадке шёл Дед Мороз. Настоящий, всамоделишный, я бы сказал. В красной шубе, в шапке с белой оторочкой, белая ненастоящая борода как‑то потешно сдвинулась на бок. Дед передвигался тяжело, через каждые два три шага останавливался, держась обеими руками за посох и прислонившись к нему лбом, что‑то бормотал себе под нос, раскачиваясь из стороны в сторону. На плече его висел пустой мешок. Сказочный персонаж добрёл до детского грибка и, опершись на него, выронил посох из рук. Данное обстоятельство по всей видимости очень расстроило деда, он мотал головой и пытался наклониться за посохом, что удалось ему не с первого раза. Меня озарила очень интересная мысль, и я как сумасшедший стал носиться по квартире, расталкивая спящих товарищей.
– Катя, Валюха, Серый, вставайте! – дёргал я их за конечности. Димон, Костик, да поднимайтесь же вы!! На шум из спальни, завёрнутая в одеяло вышла Маринка, злобно рассматривая меня одним глазом, Катя сидела на диване и тупо глядела перед собой, ничего пока не соображая. Я носился по комнатам со скоростью бешеного таракана, пока у стола не сбилась в кучу вся полусонная компания.
– Дед Мороз, там! – ткнул я рукой в окно, – представляете, сегодня первое января, и первым, кого я увидел, – это Дед Мороз! Хорошая примета! – распирало меня. Все прильнули к окну.
– Гля, ребя, – Дима протёр глаза, – и правда Дед Мороз..
Маринка, до этого ни проронившая ни слова, вдруг заговорщицки прошептала.
– А давайте его позовём к нам, а? Это так символично, первый день года, и к нам придёт настоящий Дед Мороз! Все одобрительно загудели.
Каким‑то изворотливым образом просунув лицо в открытую форточку, я крикнул что было сил.
– Дед Мороооз!
Фигура в красном тулупе на детской площадке остановилась и медленно повернула голову в сторону звука. Не узрев источника, из которого этот звук исходил, голова вернулась в исходное положение, ноги сделали два нетвёрдых шага.
– Дед Мороооз! – повторил я попытку. Нога деда повисла в воздухе, тяжело опустилась, голова, как башня танка, медленно двигалась из стороны в сторону и, наконец, замерла.
– Видит! Витёк, он тебя видит! Зови его к нам! – скомандовала Маринка.
– С Новым годом! – дребезжали от морозного воздуха мои голосовые связки. – Иди к нам, выпьем, Новый год же! Квартира 53, третий этаж.
Дед обратился к нам всем корпусом и застыл, потом поднял свободную от посоха руку, устало махнул ею и в какой‑то беспомощной ярости крикнул, видимо из последних сил.
– Да идите вы на …ууууйй! – последнее слово шлёпнулось эхом о стену дома, подбросило вверх и унесло куда‑то в зимнее небо. Дед развернулся и обречённо побрёл дальше, волоча посох за собой.
На несколько секунд в комнате стало так тихо, что, казалось, слышно, как в аквариуме плавают рыбки.
– Ты чё, ушастик, офанарел что ли совсем? – зашипела Маринка, – поднял всех, что бы нас тут дружно послали? – и вдруг ткнулась мне лбом в грудь, плечи её затряслись от смеха, через секунду хохотали уже все. Одна Катя сидела на диване и молчала, обводя нас непонимающим собачим взглядом.
