Минотавр

Итак, он приходил из школы, а она к тому времени приезжала. Они брали зеленое клетчатое одеяло и шли в лесополосу (там Длинный смастерил шалаш). Потом подолгу лежали, смотря на просветы между палками и листвой в потолке. Потом снова секс. И так практически ежедневно Пацаны завидовали ему смертельно, провожая немыми взглядами в спину: особенно когда он бросил Олю и начал водить в шалаш всех своих знакомых девочек. И наших заодно. Сначала привел туда Наташу, девушку Децла. Потом девушку моего брата, Елену Сперанскую. Из‑за фамилии и отчаянного нрава ее звали Пиранья. За подобные дела парни неоднократно порывались разобраться с Длинным, но так называемая мужская дружба была сильнее женской привязанности. Тем более, по утверждению самого Андрюхи следовало то, что, если девочка идет с ним в шалаш, значит она только на это и годная. С такой не нужно дружить, тратя на ухаживание время и средства. «Я, – говорил Длинный, – может быть, ваши шкуры спасаю от дешевой и непоправимой ошибки молодости!»

Позже мы стали специально знакомить наших девушек с Андреем и по‑настоящему ухаживали только за теми, кто отказывал ему.

 

С Чеченской Длинный пришел уставшим, сильно повзрослевшим. Сколько мы ни просили рассказать нам что‑либо о той войне, он всегда либо отшучивался, либо замолкал. Достоверно известно, что он участвовал в штурме Площади Минутка в Грозном. Большего из него не вытащишь и клещами.

Позже он стал много выпивать, выкуривая при этом две пачки папирос в день. Работать идти не торопился. Завел нелепый роман с двумя проститутками: приводил их по очереди домой. Они орали по ночам, не давая спать родителям. Отец, глядя на то, как деградирует сынок, тоже присел на стакан. Я пробовал беседовать с ним, но авторитетом для него я не являлся.

А потом Длинный загремел в психиатрическую лечебницу. Шлялся как‑то у городской елки, искал, с кем и что выпить. Подошел мужчина, предложил испить у него дома армянского коньяку. Андрей охотно согласился. Придя в квартиру, мужчина предложил Длинному напитки из бара, а сам отправился в туалетную комнату. Андрей выпил стакан какого‑то сладкого пойла и недовольно поморщился.

– А где у тебя конина? – Спросил он и пошел исследовать холодильник на кухне.

– Андрюшенька, поди сюда, сладкий, – позвал его мужчина.

Длинный вошел в туалет и вздохнул: мужик сидел на унитазе в полной боевой готовности. На нем была кожаная упряжь. Левой рукой он помахивал небольшой плетью.

– На кухне в левом отсеке есть дверца, – прошептал он и облизал распухшие губы сизым языком, – возьми презервативы и коньяк. Жду тебя, Малыш!

– Хорошо, – спокойно ответил Длинный и отправился на кухню. Достав бутылку, он сделал несколько глотков и приятно потянулся. Пошарив же по шкафам, вооружился ножом.

– Ну где же ты, Андрюшенька. Мы с моим малышом заждались тебя, детка…

– Я иду, любимый, – заверил Длинный и, сделав еще два глотка, отправился в туалетную комнату.

 

Он сам вызвал милицию. Сам все рассказал. Союз ветеранов боевых действий заступился за пацана. Назначили судебно‑психиатрическую экспертизу. Положили в стационар на лечение.

 

– Значит вы предполагаете, что друг вашего детства Андрей Бражников является серийным убийцей? – Спросил меня следователь по этому делу: высокий седовласый мужчина с упрямой челкой, серыми глазами и напряженными чертами лица. К себе обращаться он попросил просто: капитан. Звали его Владимир Федорович Калугин.

– Этот маньяк точно из нашей банды. Если бы я ознакомился с материалами дела подробнее, я бы…

– Это невозможно, – спокойно отрезал он и закурил в форточку.

– Почему журналюги прозвали его Урфином?

– Ну, типа как у Волкова, помнишь детство? Еще у первой жертвы в кармане был игрушечный деревянный солдатик. Конечно это не повторялось, но журналюгам хватило.

– Урфин Джюс и его деревянные солдаты, – согласился я, – а Урфин, потому что «У».

– По идее всю вашу бригаду нужно брать в разработку, а тебя прямо сейчас посадить в «обезьянник», – сказал он. – Почему ты назвал ее банда? Не команда, не бригада, а именно банда?

Я тоже попросил сигарету, хотя и зарекся более года назад не курить, но выходило плохо. Руки у меня заходили ходуном:

– Это началось в самый обыкновенный день. До этого мы, конечно, шалили. Так, знаешь, по‑пацански: гоп‑стоп на зеленом острове перед дискотеками. Развод телок на даче, пока родители в городе зарабатывают нам на образование. Раз погреб с солениями вынесли у тети Нюры. По мелочи, короче. Капитан, кто в девяностые в Омске рос по‑другому?

– Мы у себя в Чкаловском тоже бузили, – капитан утвердительно замотал головой и улыбнулся, – на «Космосе» знаешь как кости хрустели, боже ты мой! Я лично у одного лоха часы снимал. Потом батя меня порол, как сидорову козу.

– Так вот и мы. А после того вечера все изменилось. Вот ты спрашиваешь: почему именно банда? В тот вечер Денис уехал на диспетчерскую. Поймал там одного лоха на мерсе и привез его на Уральскую. Тот не успел опомниться, как мы ввалились толпой в его машину и «ласково» попросили следовать в сады СИБНИИСХОЗа.

– Это где опытные огороды сельхозинститута? – Уточнил капитан и быстро что‑то черкнул в блокноте.

– Да, Володя, именно туда. Ведь мы же на ты, как я понял.

– Да, Федя, валяй на ты! Люди с богом на ты говорят, а мы‑то с тобой чем лучше? Что было дальше?

– Мы прибыли в сады. Освещения там никакого нет, темно. Литр с Длинным взяли таксиста за шкварку и утащили в канаву. Потом пришли… довольные, раскрасневшиеся. У Андрея были сбиты кулаки.

– Как пациент? – Спросил довольный Децл, – скорее жив, чем мертв?

– Желание сотрудничать с органами внутренних дел отсутствует напрочь, – смеялся Длинный, потирая руки, – пусть там отдохнет немного.

– Вы его связали? – Спросил я.

– На хрен он нужен, еще веревку на него тратить, – ответил Литр, – дали по клюву и на покой.

– Я пойду и свяжу его, – зло выкрикнул я, вырвал из рук Децла веревку и выскочил из машины.

– Да не надо, Батон! – Крикнул Серега мне в спину, – плюнь ты на него. Поехали, нас уже девочки заждались.

– Федь, ну серьезно, прекращай перестраховщика из себя строить, – добавил Андрей, – никуда этот лох из канавы не денется.

Я включил карманный фонарик, и аккуратно спустился. Никакого движения здесь не наблюдалось. Водитель смирно лежал на спине и смотрел в ночное небо. Я подошел вплотную и присев, начал связывать ему руки.

– Ты прости нас, братан, – как будто извинялся я за всех, – но мы пару часиков покатаемся на твоем автомобиле. А ты полежи тут смирно, хорошо?

Вдруг я остановился. Потрогал его ледяные руки и обомлел. Он был мертв. Я посветил в лицо, заглянул в мертвые глаза и заорал что есть силы, выронив фонарик. На крик прибежали все, кто был в машине.