Минотавр

– Это попытки обустроить мое спокойное пространство. Личное. А кто будет тому способствовать, Саша, Леша или Вазген Арутюнович, значения не имеет, – нравоучительно ответила Маша. – Мужики созданы для того, чтобы платить. Вот пусть и платят.

– А мой отчим говорит, что за все придется заплатить и что бесплатный сыр…

– Пошел он козе в трещину, так ему и передай. Именно в такой лексике.

– Но ведь ты как‑то планируешь свою жизнь? Или я о слишком глобальном сейчас интересуюсь? – Лера спрашивала с интересом, ожидая ответа подруги, которой ужасно завидовала.

– Я не верю в бога, я верю в свою внешность и женскую изворотливость, – уточнила Маша, – живу этим самым мгновением и стараюсь не помнить зла. Не позволяю обидеть себя и всегда держу голову высоко. Я знаю себе цену. Я живу здесь и сейчас. Чего и тебе желаю, девочка моя. Пока‑пока!

 

Она отключилась и, поправив макияж, направилась в кухню. В этот момент на смартфон пришло сообщение: «Ваш друг в ВК опубликовал свою историю». Она дважды щелкнула пальцем и бегло прочла:

 

«Вчера пригласила в гости Машу. Я ею восхищаюсь, она мой кумир. Мы учимся вместе на одном курсе. Предки заочно запретили нам дружить. Мои родители: мама и этот утырок, отчим. И как она умудрилась родить ему ребенка? Я зову его „этот мальчик“. Я говорю ему на ухо: когда ты вырастешь, забудь, пожалуйста, как меня зовут. Потому что я в отношении тебя это уже давно сделала. Может, я псевдоинтеллектуалка? Тетя Оксана говорит, что в моем возрасте она носила растянутую одежду, не мыла голову и слушала Pink Floyd. Она утверждает, что была неформалкой. По мне, так она просто тупая свинья. Я жирная, это факт. Не то, что Маша. Она богиня. Она может сказать своей матери: не лезь в мою жизнь, сука! А я нет».

Маша улыбнулась и поставила «лайк».

 

– Неужели сложно налить себе суп и подогреть? Нормально поесть, а не хватать кусками? – произнесла укоризненно Надежда Петровна.

 

– Ты самый кислотный человек в моем окружении, – выкрикнула Маша в ответ.

– Пока тебе нет восемнадцати лет, я в ответе за твою прелестную шкурку, – Надежда Петровна тщательно терла кастрюлю и старалась на дочь не смотреть. Не хотела провоцировать очередной скандал. Она видела эти «выступления» не раз и не два. Она прекрасно знала, что Маша сейчас стоит, опершись на косяк двери у холодильника, и нагло‑вызывающе‑высокомерно смотрит на нее. Сейчас она не поскупится на эпитеты. Будет провоцировать, дергать, больно кусать. И если она не станет ей отвечать, очередной перепалки можно будет избежать. Но нужно постараться. Очень постараться.

– Знаешь, почему отец ушел от тебя к Лене? – тон Маша выбрала подходящий: начала почти шепотом, потихоньку повышая голос, придавая каждому слову вес и значимость постепенно.

– Не знала, расскажи мне, доченька, пожалуйста, – голос матери слегка задрожал: она старалась, очень старалась держаться, но эта малолетка знает, куда бить. Научилась делать людям больно. Тварь.

– Мужик, приходя с работы уставшим, хочет видеть дома желанную женщину. Объект своего поклонения. А не замызганную швабру с тряпкой у плиты. Ты вообще видела, как они из подъезда выходят? Лена идет, как ледокол «Ленин», а за ней следом папочка бежит и сумочку ее прелестную в зубках несет. Как дворняжка, только хвостом не виляет. А ты? Помню, ты как‑то устроила стирку и не смогла отжать огромную простынь. Сидишь в ванной и плачешь, как Аленушка на картине Васнецова! А он вошел и сквозь зубы тебе бросил, мол, ничего: побольше поплачешь – поменьше поссышь. Даже помогать не стал. Даже не спросил, почему тебе плохо. Посмотри на свою кожу, ты же выглядишь на шестьдесят. Кто тебя захочет? С отцом надо было трахаться, а не уходить в зал и смотреть всю ночь телевизор. Ты думаешь, я маленькая была и не помню? Мужикам нужно это, а не делать мозги, мамочка.

 

– Ну ты‑то в свои семнадцать уже знаешь, как и с кем нужно, да, доченька? – глаза Надежды Петровны пылали ненавистью. – Расскажи‑ка, пожалуйста, во сколько ты сегодня ночью приперлась? В пять утра, кажется… Не иначе алгебру у подружки делала? Промежность от алгебры не болит?

– Нет, – Маша нагло расхохоталась в лицо матери, – слава богу, что у меня есть вагина. И внешность. Мужики толпами вьются вокруг. Я их меняю, как перчатки. И пользуюсь ими, как хочу.

– Ты разговариваешь зашоренными штампами из тупых соцсетей. Мне жаль тебя. У тебя нет будущего.

– А мне жаль тебя, – выкрикнула дочь, – хотя нет… мне тебя не жаль. Потому что ты неудачница. Ты, увы, замызганная лохушка.

– Дура. Как ты можешь спать с чужими мужчинами? Совершенно незнакомыми. Они дотрагиваются до твоей кожи. Пахнут… Как? Это же мерзко.

– Ну, смотри, – тон дочери стал деловым и нравоучительным, – если брать весь день, проведенный с тем или иным парнем в разрезе, то это занимает всего несколько процентов от общего объема времени. Ну, предположим, мы встречаемся в обед. Гуляем по набережной. Потом он ведет меня в кино или покататься на пароходике. Ближе к вечеру – рестик. Потом опять короткая романтическая прогулка с всякими моими хотелками и желалками. И только затем гостиничный номер. Как правило все проходит быстро.

Надежда Петровна отошла к окну, скрестила руки и тихо заплакала:

– А я помню, какая неповторимая детская непосредственность лучилась в твоих огромных глазах… Это было последнее семейное лето, мы все тогда отправились в Турцию! Ты сидела в оранжевом тазу с морской водой и возила по водной глади желтого резинового цыпленка… Папа называл тебя принцессой. Ха, «принцессой»! Что с тобой стало? В кого ты превратилась? Да ты просто дрянь! И как только земля носит…

– Короче, я спать, вечером идем с Сашей на концерт какой‑то модной рэп‑группы. Ходить на цыпочках, а лучше вообще свали из хаты, дай ребенку отдохнуть.

– Кто такой Саша?

– Да не все ли равно! Он ниже ростом, чем я люблю, и уж очень просто выглядит. На вид – бараний вес: килограммов шестьдесят или чуть больше. Смотрит на меня и слюни пускает. Сашенька‑дурашенька.

– Он тебя любит?

– Да не все ли равно!

 

Рабочие записи преподобного Минотавра Самуэля

Итак, продолжим.