Минотавр

Он поднялся на шестой этаж и вышел из лифта в холл, где располагались аптека и кабинет протоиерея. Стены казались какими‑то странными: местами просто обшарпанные, местами – выщербленные; кое‑где виднелись отверстия от пуль. На одной из них масляной краской кто‑то написал: «Мир без души насквозь пропах смертью, в этой клоаке каждый хочет жить» … дежавю! Окно аптеки было заколочено досками крест‑накрест. Свет в этой части холла постоянно моргал. Вместо двери кабинета литературного следователя, напротив аптеки, зияла огромная дыра. Заключенный осторожно подошел к ней и выглянул наружу. По всему периметру здания администрации литлага стояли патрули в белых костюмах химзащиты и противогазах. Не было там ни деревьев, ни травы, ни земли, ни неба. Серость опустошенной, мертвой холодной пустыни смотрела на N мертвыми глазницами. Он обернулся от шороха сзади. В углу, у лифта, стояла девочка с льняными волосами и шевелила окровавленными губами. Из глаз ее текли слезы. В трясущейся руке она держала голубой воздушный шарик. «Дочь протоиерея» – подумал N, вдохнув отравленный воздух, закрыл глаза и закричал что есть силы. Надвигающаяся немая химическая ночь проглотила его крик, а следом и его самого».

 

Как следует из данного примера, абсолютный ужас поглотил нашу претендентку! Встреча со своим Минотавром оказалась фатальной. Игла и собственный мозг создали для нее мир абсолютного антиутопического абсурда с литературными элементами: она потеряла рассудок, когда вернулась назад. При погружении в «свою комнату» были учтены все нюансы и детали, а ее абсолютный страх сделал свое дело. Как результат, она свела счеты с жизнью, выпрыгнув из собственного окна: шестнадцатый этаж – смертельный номер… Великое божество насытилось ее вибрациями и выплюнуло обратно. Так Ариадна первой пары выбыла из игры.

 

Тесей

 

Собирались мы на кладбище из‑за двух наших друзей. Одним из поводов был мой брат. Когда закончилась хулиганская юность, Кекс пошел учиться на факультет иностранных языков: одной из его специализаций стал тот самый, не нужный ему когда‑то, немецкий. Это парадокс! Если бы кто‑то из знавших нас прежде сказал нам, что мы выучимся и станем так называемыми порядочными людьми, я бы вряд ли отнесся к подобным утверждениям всерьез. Но брат учился в инязе. Я поступил в университет. Литр осваивал физику и математику: брал нахрапом политехнический. Юрзик выучился на повара и махнул в Европу повышать квалификацию у какого‑то модного шефа и блогера. Култышка на филфаке. Женька в торгово‑экономическом… Исключением был Длинный, сильно запивший после первой Чечни. Институтов он не освоил, зато стал приличным электрогазосварщиком. Голова ушел в мореходку и далее в подводный флот. Дыня – в сельхозинститут: должно быть, агроном – это звучит гордо… Из всех парней сильно закладывал только Андрей Бражников. Через некоторое время запил и Витя. К алкоголю его пристрастила девушка: Света пила, на ровне с мужчинами. Мы спасали Витю постоянно, выводили из продолжительных запоев… Когда я видел человека, ходящего под себя от невозможности подняться с постели, употреблять алкоголь мне не хотелось совсем. Это были мерзкие вечера с тазиками и тряпками. Драгоценный Витя мог ползти на карачках по коридору и мочиться на ходу. Его трясло и бросало в стороны. Истерики граничили с припадками ярости. Пил он неделями, закрываясь от всех. Света, само собой, составляла ему компанию. Мы с отцом приезжали, вызывали слесаря, вскрывали замок, вызывали платную бригаду скорой помощи. Витю прокапывали, старательно реанимируя. Затем кто‑то из нас брал над ним «шефство». Я подолгу ночевал в пропитой квартире, устраиваясь в большом кресле напротив лежбища «голубков». Не спал: караулил, чтобы Света не сбежала за бутылкой, о которой молил Витя.

В юности Кекс таким не был. Я смотрел на его тревожное лицо и вспоминал: всегда веселый, разговорчивый, неунывающий паренек с невероятными затеями… что с ним стало!

 

– Пацаны, – Витя бежал долго и быстро, поэтому держался теперь за левый бок, – там у магазина в кустах тетка голая. Она бухая, побежали, покажу!

– Да это Кристины мамка, – дал разъяснение Длинный, – Анка‑ пулеметчица.

Пацаны дружно рассмеялись.

– Тетя Аня? – Удивленно переспросил Макс.

– Что она, что дочь ее, шалавы! Ты, Витек, как будто вчера родился. Она же специально напивается и там ложится. Ну, чтобы того…

Пацаны рассмеялись.

– Чего еще, того? – Глупо переспросил Кекс, отдышавшись окончательно.

– Мужика ей хочется, болезнь у нее там какая‑то. Типа бешенства матки. Вот и делает вид, будто она пьяная сильно. А мужики по очереди ее того…

– Пацаны, – Витька округлил глаза от посетившей его идеи и приподнял палец вверх, – пацаны, айда Анку‑пулеметчицу… того…

Через несколько минут мы всей толпой сидели вокруг нее. Кристинина мама, с которой я изредка здоровался, пробегая мимо, лежала прямо перед нами в чем мать родила. Пацаны разглядывали ее обвисшую грудь и небрежно торчащие волосы из промежности. Тишина стояла гробовая.

– Юрзик, иди‑ка сюда, – приказал Длинный, – сейчас мы из тебя мужика делать будем.

– Может, не надо… – прошептал Юра и попятился назад. Кекс остановил его бегство и улыбнувшись прошептал ему на ухо: – Давай, давай.

Юрка нерешительно стянул штаны. Андрей начал давать ему ценные указания.

Тетя Аня так и лежала без движения, иногда приоткрывая левый глаз и постанывая. Мы совсем уже собрались уходить, как вдруг Литр предложил:

– А давайте оставим ей метку.

– Что за метка такая? – спросил я.

– Ну, типа, видя эту метку, будем знать об нашей тайне в этих кустах. А остальным это знать и не положено. Метка будет означать нашу победу, понятно? Да и потом… ну попадет она в ад, допустим. А черти местные увидят нашу метку, и будут знать чья она. Наша!

– Что же это будет за метка? – поинтересовался Юрзик.

Литр достал из кармана небольшой «складничок» и резанул ее пару раз по щеке. Голая женщина вскрикнула и, резко сев, схватилась за лицо рукой. Сквозь пальцы проступала кровь.

– Ах вы твари малолетние, – заорала она, – туда‑сюда можно, а резать‑то зачем?

Нас как ветром сдуло, мы бежали что есть сил. Уже позже, расходясь по домам, я спросил Серегу:

– Что ты ей вырезал на щеке?

– Это заглавная буква нашего района, нашей улицы. Уральская… короче, букву я вырезал надлежащую, понял?

– Обязательно резать нужно было? И почему на лице?

– Только на лице, братан, – усмехнувшись ответил Литр, – она встанет у зеркала в любое время и вспомнит о том, кто она по жизни и чья. Понял?