Наказ цыганки

Анастасия открыла рот и так испуганно посмотрела на Петра, что тот перестал грести. Она вспомнила свою гувернантку, которая учила её истории Российской империи и царского рода. Ей тоже казалось, что иногда та говорила странные вещи, но, будучи маленькой девочкой, Нюся не придавала им значения. Выражения вроде «несправедливое угнетение» или «партии свободомыслящих» казались ей не обязательными для заучивания.

– Петя, – пролепетала она, – я, право… не знаю, что вам сказать…

– Не нужно ничего говорить сейчас, Настя, – Пётр неожиданно снова стал прежним. – Поедем за кувшинками.

 

 

***

 

Анастасия побывала в Сосновке, где всё осталось по‑прежнему, как в детстве. Ей всегда казалось, что некто всемогущий позаботился сохранить каждый дорогой ей уголок в своём первозданном виде специально для неё. Степан всё так же воевал с сорной травой в парке, и чем больше он её полол и выкорчëвывал, тем больше она росла. Прасковья носила всё тот же коричневый фартук, а Семён постоянно чистил и без того сверкающий до боли в глазах самовар.

Отец… Немного постарел, похудел, но держался молодцом и всё так же много гулял. Когда приезжала Анастасия, они долго бродили вместе по роще и лугу, разговаривали, смеялись, вспоминали. Она сказала ему, что хочет найти работу.

– Я знал, что ты не останешься здесь, Нюсенька. Поступай, как считаешь нужным, а за меня не беспокойся.

– Но я ведь буду приезжать, батюшка, – рассмеялась Анастасия, – не на краю же света я буду жить!

Вернувшись, она нашла небольшую квартирку в центре города и дала объявление об уроках шитья, надеясь, что, может, иногда удастся подработать и заказами.

Однажды, гуляя по городу, она увидела на другой стороне улицы знакомую фигуру.

– Петя!

Пётр оглянулся и, казалось, был очень рад увидеть Анастасию.

– Настя! Как я жалел, что мы не договорились встретиться! Я много думал о вас, – он взял её руки в свои. – Как вы? Где вы устроились?

– Недалеко отсюда. А вы?

– В двух кварталах. Да мы соседи!

Они проговорили до вечера, бродя по улицам. Анастасии казалось, что она знала его всю жизнь. Пётр был сиротой. В гимназию его устроил дядя, брат его отца, у которого была небольшая типография. Закончив гимназию, молодой человек стал работать с дядей. Детей у того не было, и дядя собирался оставить типографию племяннику.

Анастасия и Пётр встречались всё лето и всю осень. В начале декабря Пётр сделал ей предложение, и девушка приняла его. Она написала отцу, прося благословения, а Пётр познакомил её с дядей и его женой. Весной они обвенчались и уехали в Петербург открывать новое заведение печатного дела.

 

 

***

 

1890 год ознаменовал для Анастасии переломный момент всей её жизни. Когда она познакомилась с Петром, она думала, что все его пролетарские идеи – лишь юношеские фантазии, и скоро это пройдёт. Приехав в Санкт‑Петербург, она обнаружила, что в своей типографии муж подпольно проводит политические собрания рабочих.

Анастасия пришла в ужас и попыталась убедить Петра, что это опасно.

– Ты не понимаешь, Настенька! Это огромный механизм, который уже запущен и остановить его нельзя! – говорил тот с огнём в глазах.

В типографии стали печатать листовки, которые потом Пётр тайно приносил домой. К нему постоянно приходили какие‑то подозрительные люди, которым он раздавал пачки этих листовок, и они уносили их. Анастасия любила мужа, но жила в постоянном страхе за их жизни.

В конце декабря у Анастасии и Петра родилась дочь, которую назвали Елизавета. Пётр был вне себя от счастья, а для Анастасии это была ещё одна жизнь, за чьё будущее она должна была опасаться. Слабая надежда, что муж наконец одумается и посвятит себя семье, а не пролетариату, угасла, как только Пётр стал задерживаться каждый вечер в типографии на собраниях, а домой возвращаться с кем‑нибудь из рабочих, и они говорили до полуночи у него в кабинете.

Однажды вечером Пётр задержался дольше обычного. Анастасия покормила Лизу и уложила её спать. Она всегда дожидалась Петю, не ложась без него. Несмотря на свою безумную и опасную деятельность, Пётр оказался заботливым отцом и нежным мужем. Он любил Анастасию и Лизу, называя их «мои милые девочки». Однако в тот вечер она села в кресло с книгой в руке и задремала.

Ей снилось, что она задыхается. Анастасия лежала на рыхлой земле лицом вниз и не могла пошевелиться. Жуткая боль сдавила ей грудь, земля забила нос и рот, не позволяя воздуху проникать в лёгкие. Она попыталась приподняться на руках, но не смогла оторваться от земли и на сантиметр. Попыталась закричать, чтобы позвать на помощь, но лишь ещё больше земли налипло ей на язык и губы. От этого Анастасия проснулась и рывком оторвала голову от спинки кресла, судорожно вцепившись в подлокотники.

Сон улетучился, но лёгкие не наполнялись воздухом. Её грудь сжимала страшная тревога, не позволяя ей дышать. Лиза! Неимоверным усилием Анастасия поднялась с кресла и, шатаясь, бросилась в детскую. Малышка лежала на животе в своей кроватке, уткнувшись в подушку и содрогалась в конвульсиях. Анастасия, сама почти теряя сознание от недостатка кислорода и страха, перевернула девочку. Сразу же волна воздуха устремилась в лёгкие, новой болью полоснув её по груди.

Но тельце Лизы начало приобретать синюшный оттенок. Девочка открывала ротик и пыталась хватать воздух, но, видимо, кровь слишком застоялась и не позволяла лёгким раскрыться в полной мере. Анастасия сорвала с дочки рубашку и принялась массировать ей грудь. Затем подняла малышку, прижала к себе, похлопывая её по спинке.

– Дыши, Лизонька! Милая, дыши!

Лиза сделала наконец судорожный вдох и громко заплакала.

– Всё хорошо, солнышко! Молодец, девочка моя!

Она тепло укутала дочку и долго качала её на руках, боясь положить в кроватку. Вернувшийся Пётр снова заперся у себя в кабинете с очередным «товарищем», как он называл всех рабочих, которые к нему приходили. Когда тот ушёл, Анастасия сказала, что ляжет в комнате Лизы, так как малышке вечером нездоровилось. Она ничего не рассказав мужу о случившемся.

Ночью их разбудил стук в дверь. Плохо соображая спросонья, она услышала, как муж пошёл открывать. Пока она вставала и набрасывала на плечи шаль, слышала, как дверь распахнулась настежь, в коридоре затопали сапоги, несколько мужских голосов что‑то грубо спрашивали, а Пётр отвечал. Наконец она вышла из детской и выглянула в коридор. Двое жандармов держали сзади руки её мужа, а третий махал у него перед носом листком бумаги.

Увидев Анастасию, он повернулся к ней.