Невеста лешего
Алёна искренне позавидовала Марининой стрессоустойчивости. На ее памяти, мало кто из администраторов, продавцов официантов, уборщиц, курьеров и прочих специалистов сферы обслуживания сумел сохранить такое олимпийское спокойствие в присутствии недовольной Эльки. А девушка в зеленой униформе, с вышитой на пиджачке серебряной эмблемой пансионата, даже улыбаться не перестала!
Распахнула заветную дверь и с полупоклоном пригласила, как дорогих гостей:
– Прошу вас, располагайтесь, отдыхайте! Если захотите сделать заказ из ресторана – меню и телефон на столе в рекреационной зоне.
– Мы сами разберемся! – Эля в свою очередь изобразила улыбку, больше похожую на оскал голодной пумы, и твердой рукой отстранила банщицу от порожка:
– Хотелось бы уже начать отдыхать… без вас!
– Да‑да. Ухожу. У вас оплачено до девятнадцати тридцати, если решите продлевать – пожалуйста, сообщите за полчаса до окончания сеанса.
– Спасибо, Марина! Большое вам спасибо! – Алёна постаралась вложить в свой тон все мыслимые извинения, хотя она‑то и не сказала банщице ни одного грубого слова. Не сказала – но позволила сестре хамить и грубить в привычной манере… и теперь ей было до того неловко перед милой девушкой, что хотелось сквозь землю провалиться.
Только Марина не выглядела ни капельки расстроенной – наоборот, смотрела на нее с понимающим сочувствием… как будто они были давними подругами. Как будто банщица знала про все семейные перипетии и злосчастные обстоятельства, вынуждавшие двух сестер жить вместе и день за днем преодолевать взаимную неприязнь.
Прежде чем уйти, Марина вдруг заговорщически подмигнула Алёне и прошептала:
– Ты‑то наверняка знаешь, что и как… но сестрице своей скажи – в бане ругаться нельзя. Кто в бане ругается, с тем худо будет. Очень худо!
Алёна знала… и теперь ее тоже не удивило, что Марина знает: в груди потек знакомый холодок, стало страшно и весело.
«Значит, не показалось…»
Хорошенькая банщица была из ведающих, и, встретив подобную себе, честно предупредила.
Алёна дотронулась до нательного золотого крестика, висящего на золотой цепочке – единственной ценности, до которой не дотянулись жадные руки судебных приставов – и, переступая порог бани, трижды прошептала:
– Хозяин с хозяюшкой, пустите попариться!
Ее услышали… как всегда, Алёна не могла бы точно ответить, как она это поняла, по каким знакам определила, но сомнений не было: ее услышали.
Дэн и Эля, беспечные и прагматичные, не желавшие попусту тратить оплаченное время, успели раздеться догола и весело плескались под душем. Присутствие Алёны их не смущало: супруги Петровы считали наготу естественным состоянием человека и были адептами «ограниченного нудизма».
Эля не упускала случая прочесть лекцию о культе человеческого тела в прекрасном античном мире, в противовес христианскому аскетизму… И еще никогда не забывала упомянуть разгульные славянские ритуалы, связанные с плодородием, обозвать сестру пообидней: ханжой с «православием головного мозга», «засушенной богомолкой» или «культурологом‑недоучкой», подшутить над стремлением «жертвы клерикализма» всегда ходить «в трусах и с крестом». Возражения Алёны, что она не ханжа, просто не хочет крутить голым задом перед чужим мужем, как и перед любым другим посторонним человеком, во внимание не принимались. Напоследок Эля стремилась нанести удар под дых и со смехом припечатывала:
– Думаешь, если ты купальник снимешь, Дэн прямо сразу возбудится, поведется на твою красу неземную?.. Не обольщайся! У него слишком хороший вкус! – и добавляла что‑нибудь еще в том же духе. Например, в сотый раз вспоминала, как ее приглашали стать лицом косметического бренда, звали сниматься на обложку Elle, и она отказалась «только из‑за свадебных хлопот».
Все это моральное надругательство входило в обязательную программу семейного досуга, но сегодня Алёна твердо решила сократить ее до минимума. Намек сестры, что они с Дэном хотят уединиться в сауне «минут на пятнадцать», пришелся очень кстати. Алёна дождалась, пока за парочкой закроется дверь парной, быстро приняла душ, надела купальник и прыгнула в голубую чашу бассейна…
Вода, красиво подсвеченная прожекторами, бурлящая, как в гейзере, оказалась одновременно теплой и свежей, как в лесном озере, до самого дна прогретом июльским солнцем. И пахла она лесом и летом… совсем как пять лет назад – даже чуть больше, пять с половиной – когда под Звенигородом гуляли свадьбу Эли и Дениса. Клубочек воспоминаний покатился и стал разматываться, серебристая нить уводила все дальше, сквозь светлую дубовую рощу, на поляну, заросшую колокольчиками, клевером и фиалками, в невозвратную, единственную и самую сладкую ночь в Алёниной несуразной жизни.
Это было опасно, потому что упоение миражами не приводило ни к чему, кроме горького похмелья; и чтобы остановить клубочек, прервать заговоренную нить, Алёна вдохнула поглубже, закрыла глаза и нырнула…
Глубины в бассейне было от силы метра полтора, но работающий противоток создавал нужную иллюзию открытого водоема.
«Ах, до чего хорошо…»
Вдруг что‑то коснулось ее шеи – скользнуло, царапнуло, сразу и не понять, живое или неживое; от неожиданности она едва не хлебнула воды, оттолкнулась от дна и резко выскочила на поверхность… Кое‑как отдышавшись и проморгавшись, уцепилась за лесенку, огляделась по сторонам, но, к счастью, не заметила в бассейне ничего подозрительного. Шумела вода, негромко гудел насос, со стороны парилки доносились приглушенные «охи‑вздохи», в музыкальной колонке, замаскированной где‑то под потолком, плескался ненавязчивый джаз.
«Показалось… надо нервы лечить. Пустырника, что ли, попить на ночь!» – Алёна отпустила лесенку и переплыла к противоположному бортику, поближе к форсункам для гидромассажа. И тут ей на глаза попалась странная черная щепочка, длинная и тонкая, расплющенная с одного конца, а с другого – изогнутая и заостренная, на манер стилоса. (1)
«Это еще что такое?.. Откуда здесь?» – Алёна поймала щепочку и сообразила, что именно эта злосчастная деревяшка, неведомо как попавшая в бассейн, закружилась в противотоке и царапнула ее по шее.
«Надо убрать… и спрятать, не дай Бог – Элька увидит, она ж этого и ждала, чтобы с бедной Марины, а заодно и с администратора, мелкую стружку снять… Скажу, что на прогулке нашла – пусть лучше на меня ворчит, что я вечно собираю и тащу домой всякий мусор… а это и не мусор совсем, да, щепочка?..»
Она и впрямь мгновенно придумала, куда и как пристроить подарочек от баенника (2) – можно было и не сомневаться, что это его выходка. Относительно безобидная… но рисковать не стоило, и Алёна поспешила поблагодарить:
– Ай, спасибо, хозяин! Ну какая деревяшечка мне досталась, просто чудо! Пригодится для коси‑баны. (3)
Где‑то поблизости скрипнула половица и раздался шлепающий звук – как будто очень крупная капля упала на кафель… но разумеется, это было чистым совпадением. Алёна усмехнулась, положила щепочку на временное хранение в свой шлепанец и собралась снова нырнуть… однако из парилки донесся такой вопль сестры, как будто с нее заживо сдирали кожу! – и сейчас же встревоженно загудел баритон Дэна:
