О Ване и пуТане
Наконец Зуевы получили разрешение на въезд в Германию. Не раздумывая ни секунды, приступили к сборам. Активнее всех собирался Федор. Он в списке отъезжантов был единственным «левым пассажиром». Все остальные, включая отпрысков, в документах числились истинными арийцами, дай бог здоровья предусмотрительной бабе Альме. Именно она настояла на этой записи в паспортах старшеньких, невзирая на возмущенные вопли зятя: «Вы бы, мама, уже за одними воротами и отчества им переписали на Альмовичей, нашим курам на смех!». «Надо будет, перепишем, – припечатала бабка. – Не посмотрим на твоих кур‑хохотушек».
Бабкино пророчество сбылось. В Германии всех Зуевых, включая Федора, и в самом деле, переписали на Фишеров. К тому же, поменяли имена детям: Юрка стал Юргеном, Ирка – Ирмой, Лешка – Алексом, Пашка – Паулем, Женька – Ойгеном. И только Ванька, отказался быть Йоханом, категорически не пожелав «сливаться с местностью».
«Пусть все знают, что я – русский и этим горжусь», – заявил он местному чиновнику. В подтверждение своей позиции, парень купил на блошином рынке две футболки с надписью: «100% RUSAK», которые таскал по очереди. Мать с бабкой не одобряли его «выстебона», ибо русаком он был лишь наполовину, причем, как утверждала Альма, на худшую.
Но через полгода Иван опроверг мнение бабули, начав зарабатывать неплохие деньги. Пока все его родичи горбатились на заводских конвейерах, он трудился страховым агентом. Будучи занудным и назойливым, парень привел под знамена своей страховой компании весь род Фишеров с их многочисленными знакомыми. Затем добрался и до приятелей знакомых. Если уж кто попадался на пути цепкого Ивана, то неминуемо был застрахован. Прямо, как в анекдоте: «Умирает неверующий страховой агент. Обеспокоенные родственники вызывают священника, чтобы тот убедил его хотя бы напоследок спасти свою грешную душу. Святой отец входит к умирающему. Его ждут час, два, три. Наконец дверь открывается, и на пороге появляется сияющий от счастья служитель культа. Все возбужденно к нему подскакивают:
– Неужели удалось, святой отец?
– Что? Да нет! Зато я очень выгодно застраховал свою жизнь!».
Так вот, Иван Фишер был именно таким специалистом. У него легче было застраховаться, чем объяснить, почему ты этого не желаешь. Отсюда и заработки, дающие возможность смотреть на «рабов» и «лохов» сверху вниз.
Со временем Ваня стал важным, как вельможа. Продав «Хонду», купил в кредит новенькую БМВуху, выбросил на помойку все свои семейные трусы и майки, заменив их благородным бельем фирмы «BOSS», начал пить правильный английский чай, а не «это говно из «Альди». Завел себе новую кожаную папку, лайковую куртку, туфли фирмы «Ллойд» и стал учить свое «отставшее от поезда» семейство «правде жизни». А чего ж не поучить, если сам преуспел?
Вот только в личной жизни Ивану не везло. В сравнении со своими братьями, удавшимися и ростом, и лицом, он совершенно не пользовался успехом у противоположного пола. Тем не менее, подвыпив однажды, Ванюшка пообещал родне, что в течение этого календарного года решит семейный вопрос, возьмет в банке кредит и начнет строительство собственного дома. А слов на ветер он не бросает, потому как парень серьезный.
Таня
Уже два месяца Таня путанила в гамбургском борделе «Золотой якорь» под псевдонимом Фишхен[1]. Мама с братом были уверены, что она ухаживает за старичками и были недалеки от истины. Клиенты девушки, и впрямь, молодостью не отличались. Завсегдатаями пуфа были, как правило, состоятельные дедули, являвшиеся в утренние часы только для того, чтобы посмотреть на молодое обнаженное тело да пощупать путанку.
Они давали новенькой неплохие чаевые и на прощание целовали ручку. Но бывали варианты и пожестче, например, агрессивные в своих необузданных фантазиях арабы или нетрезвые русские, стремящиеся покопаться в душе проститутки, выясняя вопрос, как же она дошла до такой жизни. Если местные проститутки отказывались от подозрительных клиентов, то нелегалке Рыбке подобные вольности не светили, как не светили и 36‑часовая рабочая неделя, медицинская страховка и многое другое.
К своему ужасу, Таня выяснила, что не имеет права работать в Германии, нарушает законы и, попадись она в руки полиции, будет немедленно занесена в компьютерную базу и выслана из страны за счет своей работодательницы, хозяйки борделя Эрны.
При первой встрече шефиня сразу предупредила девушку, что очень рискует, предоставляя ей кров и работу. Что, в случае облавы, она будет вынуждена не только купить Тане билет на самолет, но и отстегнуть государству штраф в несколько десятков тысяч евро. Засим, платить Рыбке она будет по самому минимуму, а работать новенькая должна по максимуму. Если та не согласна, может сразу же возвращаться обратно.
Последнее было совершенно невозможным. Не было денег на билет, а самое главное – на Рыбке висел долг перед Алесем, который тот обязательно стребует, причем, с процентами. И деться от братка ей совершенно некуда – у того на руках все ее данные, включая домашний адрес родных. Одним словом, пришлось согласиться на предложенные условия.
К своему новому бытию Таня привыкла не сразу. Поначалу умывалась слезами, отправляясь с клиентом в постель. Тот жаловался Эрне на испорченное удовольствие, и хозяйка нещадно штрафовала новенькую. Со временем Танька пообвыклась. А что делать? Не можешь изменить обстоятельств, меняй свое отношение к ним. До нормы – десять человек в день – дотягивала редко, но когда удавалось раскрутить клиента на дорогущее шампанское, жить становилось легче: наскребался и месячный взнос для сутенера, и кое‑что для отправки родным.
Раз в две недели Таня звонила матери и брату, стараясь не расплакаться в голос. Моральную поддержку девушка получала только от бывшей петербурженки Инки Гольдберг, считавшей себя «ветераном производства».
Раньше Рыбка считала земляками исключительно белорусов, но в «забугорье» оказалось, что все бывшие СССРовцы – соотечественники. К группе своих, хоть и «двоюродных», примыкали поляки, болгары и чехи. Вот что значит чужбина!
– Слушай сюда, страдалица, – сказала однажды Инка зареванной новенькой. – Работа наша, конечно, говно, но где ты в своем Ущербье…
– В Гомеле, – всхлипнула Танька.
– … заработаешь такие бабки? – невозмутимо продолжила Инка, затягиваясь сигаретным дымом. – Что касается моральной стороны процесса, то ответь старой (она была на восемь лет старше Тани) и мудрой прошмандовке: неужели лучше бесплатно отдаваться какому‑то отечественному поцу, всю жизнь прозябать в нищете, жрать дерьмо, красивые шмотки видеть исключительно по телевизору, с детства мечтать выйти замуж за иностранца, чтобы свалить с горячо любимой родины?
Танька молчала. Инна протянула ей изящный серебряный портсигар, инкрустированный финифтью. Девушка замахала руками:
– Что ты, я не курю!
[1] Рыбка (нем.)
