Подземные. Жив

Проснувшись, затем, после веселья, в Небесном переулке, снова у меня пивной кошмар (теперь еще и после джина) и с угрызениями и снова почти и теперь уже безо всякой причины отвращение маленькие беленькие частички‑шерстинки от подушки набившиеся ей в черные почти проволочные волосы, и ее припухшие скулы и маленькие припухшие губы, мрак и сырость Небесного переулка, и еще раз «Надо идти домой, прийти в себя» – как будто никогда я не был с нею прям, а кривил душой – никогда не вдали от своей химерической рабочей комнаты и удобного дома, в чужой серости всемирного города, в состоянии БЛАГОПОЛУЧИЯ… «Но почему тебе вечно хочется срываться так скоро?» – «Наверное чувство благополучия дома, то что мне нужно, быть прямым – как…» «Я знаю бэби – но я мне не хватает тебя так что я ревную что у тебя есть дом и мать которая гладит тебе одежду и все такое а у меня нет…» «Когда мне вернуться, в пятницу вечером?» – «Но бэби тебе решать – сам говори когда». – «Но скажи чего ТЫ хочешь». – «Но я не должна». – «Но что ты имеешь в виду не должна?» – «Это как говорится – об – ох, да не знаю я» (вздыхая, переворачиваясь в постели, прячась, целиком зарывая виноградное тельце, поэтому я подхожу, переворачиваю ее, хлопаюсь на постель, целую прямую что сбегает с ее грудной кости, углубление там, прямо, вниз до самого пупка где она становится бесконечно малой линией и продолжается будто прочерченная карандашом дальше вниз а затем длится так же прямо под низ, и необходимо ли человеку добиваться благополучия от истории и мысли как она сама сказала когда у него есть эта суть, но все же). – Тяжесть моей нужды пойти домой, мои невротические страхи, похмелья, ужасы – «Мне не надо было – нам не стоило переться к Бернарду вообще ночью – по крайней мере надо было пойти домой в три вместе со всеми». – «Я так и говорю бэби – но боже» (смеясь со всхлипываньем и смешно изображая голосок еле ворочающий языком) «ты никада ни делаишш шшо я прашшу». «Оо прости меня – я тебя люблю – ты меня любишь?» – «Чувак, – смеясь, – о чем это ты» – глядя на меня с опаской – «Я о том чувствуешь ли ты ко мне расположение?» хоть она и обхватила уже смуглой ручкой мою напряженную большую шею. – «Естественно бэби». – «Но что за – ?» Я хочу спросить все, не могу, не знаю как, какова тайна того что я хочу от тебя, что такое мужчина или женщина, любовь, что я имею в виду под любовью или почему мне нужно обязательно упираться и спрашивать и почему я ухожу и бросаю тебя потому что в твоей бедной убогой квартирке – «Меня само место угнетает – дома я сижу во дворе под деревьями кормлю кота». – «Ох чувак я знаю что здесь душно – хочешь я подниму жалюзи?» – «Нет тебя все увидят – я буду так рад когда лето кончится – когда я получу эти бабки и мы поедем в Мексику». – «Ну чувак, давай как ты говорил поедем сейчас на те деньги которые у тебя есть сейчас, ты говоришь мы действительно можем поехать». – «Ладно! ладно!» мысль набирающая силу у меня в мозгу пока я делаю несколько долгих глотков выдохшегося пива и обдумываю глинобитную хижину скажем под Тешкоко за пять долларов в месяц и мы идем на рынок ранним росистым утром она в своих сандалиях на милых смуглых ножках шлепая как жена как Руфь следуя за мною, мы приходим, покупаем апельсины, нагружаемся хлебом, даже вином, местным вином, мы идем домой и готовим чистенько у нас на плитке, сидим вместе за кофе записывая сны, анализируя их, мы занимаемся любовью у нас на постельке. – Вот мы с Марду сидим обсуждая это все, грезим, одна большая фантазия – «Ну чувак, – а зубки выпирают смехом, – КОГДА мы это сделаем – типа это был такой маленький отходняк, все наши взаимоотношения, все эти нерешительные облака и планирование – боже». – «Может нам следует подождать пока я не получу эти гонорарные башли – ага! в натуре! так будет лучше, потому что так мы сможем купить пишущую машинку и трехскоростной вертак и пластинок Джерри Маллигана и одежды для тебя и всего что нам нужно, типа того как сейчас мы ничего не можем». – «Угу – не знаю» (раздумывая) «Чувак ты знаешь у меня глаз никак не лежит на эти истерические дела бедности» – (утверждения такой внезапной силы и хипоты что я бешусь и иду домой и размышляю над ними много дней). «Когда ты вернешься?» – «Ну ладно, давай тогда в четверг». – «Но если ты в самом деле хочешь в пятницу – не позволяй мне мешать тебе работать, бэби – может лучше если тебе уходить на подольше». – «После того что ты – О я люблю тебя – ты…» Я раздеваюсь и остаюсь еще на три часа, и ухожу виновато поскольку благополучие, ощущение того что я должен бы принесено в жертву, пусть в жертву здоровой любви, что‑то во мне нездоровое, утраченное, страхи – к тому же я понимаю что не дал Марду монетки, хлеба в буквальном смысле, а только болтовню, объятья, поцелуи, я покидаю дом а ее чек по безработице до сих пор не пришел и ей нечего есть – «Что ты будешь есть?» – «О у меня еще остались банки – или может схожу к Адаму – но меня не тянет ходить туда слишком часто – я чувствую он теперь меня презирает, ваша дружба была, я вмешалась в то некое что‑то которое у вас вроде…» «Никуда ты не вмешалась». – «Но тут кое‑что еще – я не хочу выходить наружу, я хочу остаться внутри, никого не видеть» – «Даже меня?» – «Даже тебя, иногда господи я так вот чувствую». – «Ах Марду я весь в смятении – я не могу решить – нам следует что‑то сделать вместе – я знаю что, я устроюсь работать на железную дорогу и мы станем жить вместе…» вот новая великая мысль.

(А Чарлз Бернард, огромность этого имени в космогонии моего мозга, герой прустовского прошлого в общей схеме какой я знал ее, только‑лишь‑фрискинской ветви ее, Чарлз Бернард который был возлюбленным Джейн, Джейн которую застрелил Фрэнк, Джейн с которой жил я, лучшей подруги Мари, холодными зимними дождливыми ночами когда Чарльз ходил по всему студгородку говоря что‑нибудь остроумное, великие нетленки почтинездешнезвучащие фантомообразные и неинтересные если вообще достоверные но истинное положение и насущная до зуда важность не только Чарлза но и доброй дюжины остальных в световой сетке моего мозга, поэтому Марду видимая в этом свете, это маленькое смуглое тело в постели с серыми простынями в трущобах Телеграфного холма, громадная фигура в истории ночи да но лишь одна среди многих, сексуальность РАБОТЫ – тоже внезапная животная радость пива когда видения великих слов в ритмическом порядке все в одной гигантской архангельской книге с ревом проходят сквозь мой мозг поэтому я лежу в темноте тоже видя тоже слыша жаргон будущих миров – дамажехе элеоут экеке дхдкдк длдоуд, – д, экеоэу дхдхдкехгыт – лучше не больше чем лтхер эхе тхе макмёрфи из того дсадикат то которое он странно он делает мдодудлткдип – басееаатра – плохие примеры из‑за механических ограничений машинописи, потока речных звуков, слов, темных, уводящих к будущему и удостоверяющих безумие, пустоту, звон и рев моего разума кой благословен или неблагословен суть где деревья поют – на забавном ветру – благосостояние верит он отправится на небеса – слова мудрым хватит – «Смарт Сбрендил», написал Аллен Гинзберг[1].)

Причина почему я не пошел домой в 3 часа ночи – и пример.

[1] Строка из боповой песни американского поэта Аллена Гинзберга (1926–1997), написанной им совместно с Джеком Керуаком в 1948 г.