Проклятье Жеводана

Я никогда не мог похвастаться сильным сложением, а потому было даже что‑то забавное в тех предосторожностях, которые предпринял Жан: он приковал к своей руке длинную цепь, конец которой застегнул на замок на моем запястье. Звенья обходили мою руку в два оборота, стягиваясь тяжелым браслетом.

Когда я разглядывал цепь, то успел заметить какое‑то огнестрельное оружие, заткнутое за широкий красный пояс Шастеля.

Ошибки быть не могло – это точно мой пистолет. Я отвел взгляд так быстро, насколько было возможно, однако это не помогло избежать пристального внимания мясника.

– Туговато, – недовольно вздохнул я, пытаясь поправить тяжелые звенья.

Сейчас я заметил, насколько они неровные, полны зазубрин и глубоких ударов с моего конца.

Видно, другие везунчики, которые оказались в гостях у Шастеля до меня, довольно активно рвались прочь. Эти отметины красноречиво рассказывали о долгой службе старой цепи разноглазому мяснику, службе его охоте.

Полагаться на грубую силу было глупо. Конечно, я прикидывал, как бы наиболее вежливо распрощаться с Жаном, но мой побег никак не мог строиться на физическом превосходстве и уж тем более физическом срыве оков.

– Да? – усмехнулся Жан, тряхнув старой цепью. – Ничего не знаю, до тебя никто не жаловался.

Я удивленно вскинул брови, проявляя на самом‑то деле искренний интерес. И хоть мне безумно хотелось послушать о вкусах и пристрастиях мясника, я решил подождать с расспросами.

Он кивнул на дверь, и в этом жесте проявилась уже примеченная мной размашистая свободная манера движений.

Я повиновался и пошел к решетке. Она была грубо врезана прямо в скалу. Местами камень давал трещины, которые забивались клиньями.

Побоявшись, что подобный интерес может раздосадовать Жана, чего я, разумеется, не хотел ни в коем случае, я поспешил идти дальше.

Цепь волочилась по полу, пока я шел мимо таких же врезанных решеток. Всего я насчитал шесть подобных камер – может, их притаилось больше в полумраке катакомб.

Довольно скоро я вышел к грубо выдолбленным ступеням и охотно взошел по ним. Ослепительно яркое солнце резануло мне по глазам, и я невольно зажмурился и отвел взгляд.

Еще не привыкнув к палящему солнцу, я шел вперед вслепую, как вдруг резкий звук заставил меня встать на месте.

В моих ушах еще не стихло злостное собачье брехание. Я насилу приоткрыл глаза, пораженные солнцем, и сглотнул.

Передо мной стояли звери, которых я раньше никогда не видел. Ближе всех эти чудища походили на помесь собаки и волка, но меня сильно смущала косматая черная грива. Также не давали покоя лапы со светло‑белыми полосами – подобного я не встречал ни в одном зверинце.

Их было пять, и от шеи каждой тянулись цепи к огромному валуну. Их холки круто дыбились, и поджатые уши вторили общей напряженности, охватившей зверей. Тем не менее цепи не были натянуты. Помимо этого, псины были ограничены намордниками, которые не позволяли им вонзиться в меня здесь и сейчас.

Прямо над моим ухом раздался свист, заставивший меня вздрогнуть от неожиданности и метнуться в сторону, непроизвольно схватившись за грудь.

Едва я поднял взгляд на Шастеля, меня даже задела та издевательская улыбка, которой он меня так радушно одарил.

Я выпрямился, хотя, сказать по правде, спина ныла неистово и дико.

– А я все гадал, что за собака меня облаяла, – произнес я, переводя взгляд на зверей.

– Это гиены, – поправил меня Жан и направился к валуну, овитому цепью несколько раз.

Он отстегнул с пояса связку ключей, среди которой, вполне возможно, был и ключ от моих оков. Но, конечно же, мясник решил вызволить зверей, а не меня.

Открывшийся ржавый тяжелый замок пронзительно скрипнул от поворота внутри скважины. Груда металла грохнулась на камень, жуткое зверье осталось без привязи.

Моя память не очень‑то милосердно воскрешала эпизоды из Библии, особенно казни ранних христиан дикими зверьми.

Когда я уже нашел подобную кончину весьма поэтичной, почему‑то ничего не произошло.

Гиены топтались, поскребывая длинными когтями по скалистому утесу, но едва ли собирались к броску. Такой расклад дел порядочно меня озадачил.

Тут я заметил, что тонкие губы Жана шевелятся, и мне казалось, даже сквозь шумевший прибой, я едва‑едва разбирал его заговорщический шепот.

Я с замиранием сердца глядел, как все пять зверюг следовали воле одного человека. Сам же Жан начал отстегивать тугие пряжки на затылках гиен и бросал намордники прямо на пол.

Звери отряхивали свои морды, иногда потирая лапами, как часто делают коты при умывании.

– Пошли, – кивнул мне Жан, направляясь к тропе, что круто вела вниз, к дикой бухте.

Едва гиены услышали заветное слово, звери ринулись за хозяином.

Я боязливо ступал на камни, рискуя с каждым шагом сорваться и навернуть себе шею.

Жану же, видимо, был знаком каждый уступ, и он ловко шел, даже не глядя себе под ноги.

– Погоди, – произнес я, видя, что цепь, связывающая нас, постепенно начала подниматься.

Шастель обернулся через плечо и сделал ловкий прыжок, развернувшись ко мне вполоборота.

– Не ной, почти пришли, – он указал большим пальцем себе за спину.

Над простирающимся берегом кружили крупные вороны, хлопая черными крыльями. Здешний берег был раздольем для любого падальщика – на камнях под жарким знойным солнцем валялись дохлые рыбы.

Гадкий запах смешивался с царящим вокруг нас жаром и оттого усиливался, и каждый порыв ветра жестче доносил эту мерзкую вонь.

Зверье Шастеля уже рыскало по каменистому побережью, и цокот их когтей доносился до нас, когда они с большим рвением выискивали рыбешку покрупнее.

Шастель сел на поваленный ствол кипариса – судя по всему, дерево было сметено во время стихийного шторма. Я перевел дух и сел на некотором отдалении от Жана. Место было не самое удобное, но всяко удобнее каменистого пляжа.

Мы с Жаном молча смотрели, как гиены носятся по побережью, отбивая добычу у чернокрылых воронов.

Я сложил руки на коленях и уже хотел было прислониться к сухой, но могучей ветви кипариса, как резкая боль от малейшего прикосновения быстро разубедила меня в этой затее.

Вдруг я заметил, где еще я обманулся в отношении этих черномордых чудищ. Сперва мне показалось, что гиены жрут падаль, но мне самому стало дурно, как до меня дошел истинный смысл их метаний.

Носясь из стороны в сторону, зверье тащило в одну кучу рыбешек, дохлых чаек и еще невесть что – мне было отсюда не разглядеть.

Омерзительный запах продолжал щипать нос, особенно сейчас. Не будь я столь истощен, меня бы стошнило.

Жан же пристально вглядывался в падаль, наклоняя голову все круче и круче, я видел шевеления мускул и жил его длинной шеи.