Райский уголок
– Послушай, малыш, – ее голос потеплел, – я же ничего от тебя не требую, так почему нам просто не забыть обо всем этом? Ты не принадлежишь мне, я не принадлежу тебе, и так оно и должно быть. – Она подкрасила губы. – Я проголодалась. Пообедаем?
Дальше стало немножко игриво, и я принялась болтать о том о сем. Рассказала, что Матрона уехала на экскурсию на фабрику «Витабикс» и что я не люблю «Витабикс», после того как съела этих хлопьев с подкисшим молоком. И почему‑то я призналась ей, что мое любимое слово – Лондон.
– Лондон, – сказала я. – Лондон.
И тут она открыла глаза, и меня осенило, что, наверное, Лондон – единственное слово, которое она поняла за весь день.
– Лондон, – повторила я. – Такое красивое слово, и волнующее.
Перед самым концом дежурства дела приняли плохой оборот. Я поняла это, уже стоя в дверях. Она дышала, но будто только вдыхала, а выдоха не было. Я постояла немного, она вдохнула… а потом ничего, только булькающий звук… а потом еще вдох… и опять.
Несколько минут я наблюдала издали, надеясь, что кто‑нибудь неожиданно появится и возьмет дело в свои руки. Я вовсе не хотела приближаться к ней, но сказала себе, что должна что‑нибудь предпринять, в палате находились еще две женщины, которые уже готовились ко сну. Одна из них, мисс Бойд, посмотрела на меня, явно собираясь заговорить. Я повернулась и стремительно, насколько позволяла выщербленная плитка, ринулась за помощью и наткнулась на сестру Хилари.
– Опа, – удивилась та.
– Мисс Грейнджер! – выпалила я. – Думаю, с ней не все в порядке.
Хилари поспешила в палату номер 2. Я следом, глядя на ее ноги буквой «х». Мне даже стало ее жалко, уж такая непривлекательная походка, вдобавок подошвы туфель с внешней стороны совсем истерлись. Возможно, это как‑то связано. А может, у нее есть и другие дефекты, вроде щербатых зубов.
Хилари склонилась над кроватью мисс Грейнджер.
– Дыхание Чейна‑Стокса, – пробормотала она, – или, проще говоря, предсмертный хрип.
– Это значит, что она умирает? – прошептала я.
– Да, скончается через несколько минут, она медленно тонет в жидкостях собственного тела – так уходит большинство из нас.
И Хилари пошагала своими х‑образными ногами к телефону, звонить внучатой племяннице мисс Грейнджер, которая жила неподалеку, но до сих пор ни разу не появлялась.
Я чувствовала, что должна остаться, чтобы эта женщина не умирала в одиночестве. Я, конечно, слабое утешение, но могу просто быть рядом, а это что‑то да значит. Я не могла себя заставить подойти ближе, чтобы промокнуть ей лоб или смочить пересохшие губы, поэтому просто бормотала какую‑то чушь, которая могла ей понравиться.
– Я дважды была в Музее мадам Тюссо в Лондоне. Там есть Лестер Пиггот и Кевин Киган [1].
Я стояла, чувствуя, что вот‑вот свалюсь в обморок. Наверное, подсознательно ждала, что вот сейчас она вскинется, схватится за грудь, прохрипит что‑то и рухнет обратно, и здесь я могла бы прочесть «Отче наш». Но на деле клокотание в ее груди становилось все тише, а потом – все, нижняя челюсть отвалилась, как изогнутый кончик карамельной трости, подбородок упал на грудь, глаза уставились в пустоту, и она мгновенно перестала быть похожей на себя.
Вернулась Хилари; подхватив мисс Грейнджер за подбородок, мягко водворила челюсть обратно и накрыла ей лицо простыней.
– Она умерла? – прошептала я.
– Нет, просто не могу больше на нее смотреть, – буркнула сестра Хилари, потом усмехнулась и повернулась ко мне: – Шучу, да, она на небесах, Лиззи.
Хилари щелкнула тумблером механического матраса на «выкл», и мерный шум стих, а две соседки воскликнули «Ну что, она умерла?» и «Слава богу!» и т. п.
Я не сдержалась и разок всхлипнула – ну ладно, два раза. Мне было ужасно горько. Я вообще питаю слабость к горестям. Даже если смерть милосердна. У меня все еще были дурацкие фантазии про то, как люди волшебным образом выздоравливают и на следующий день за плотным завтраком смеются над случившимся, а медсестры и родственники обсуждают, как все просто чудом обошлось.
– Ступай выпей чаю и курни, – посоветовала сестра Хилари.
Матрона только что буквально влетела в кухню, еще платок не сняла. Они с мистером Гринбергом чудесно провели время на фабрике, и она превозносила преимущества хлопьев на завтрак перед хлебом с джемом и пела гимны сельским пейзажам. Я не хотела сразу портить ей настроение печальными новостями, но сестра Хилари вошла следом за мной, как раз когда Матрона рассказывала всему персоналу о плавных волнах Нортамптонширских холмов.
Увидев, как Матрона улыбается, держа в руках подарочную коробочку «Витабикс» и жестянку с леденцами, Хилари уперла руки в боки.
– Ты, похоже, прекрасно провела день, Матрона, как я рада.
– Да, спасибо… – начала было Матрона.
– Ну а у нас тут новость, Грейнджер померла, – рявкнула Хилари. – Померла со всеми своими зубами и без родни.
– Еще восемьдесят фунтов в неделю долой, – вздохнула сестра Эйлин. – Я думала, она еще годик продержится.
Никто не выразил ни грусти, ни сожаления, ни хотя бы чего‑то духовного. Никто из них не представлял, что на ее месте могла быть их бабушка, мать, сестра или даже они сами. Никому как будто не было дела, что эта женщина – которая некогда была чьей‑то малышкой, которая видела, как капитан Скотт отправился покорять Антарктиду, чьим любимым цветом был ярко‑синий и чья ночная рубашка однажды зимней ночью загорелась от свечи, когда еще пользовались свечами, – умерла. Никто не горевал, не плакал и даже не радовался. И последнее слово, которое она услышала в жизни, – Лондон.
Хилари с Салли‑Энн ушли делать то, что положено делать с покойниками.
– Кстати, Бриксем обгадилась, – бросила Хилари через плечо. – Лиззи, ты бы пошла навела порядок.
Я направилась следом за ними в палату номер 2. Кровать мисс Грейнджер отгородили ширмой, за которой Хилари и Салли‑Энн чем‑то брякали.
Я застелила впитывающей пеленкой сиденье кресла‑каталки, помогла мисс Бриксем встать с кровати.
– Куда вы меня везете?
– В ванную. У вас произошла маленькая неприятность.
Матрона вошла в ванную комнату и тихо проговорила:
– Дурное предзнаменование. Мистер Гринберг точно скоро помрет у меня на руках. Держу пари, он следующий, мне нужно срочно выбираться отсюда, пока это заведение не закрылось.
[1] Лестер Пиггот (р. 1935) – знаменитый английский профессиональный жокей. Кевин Киган (р. 1951) – звезда английского футбола, в 1970‑е дважды был назван лучшим футболистом Европы, впоследствии возглавлял футбольную сборную Англии.
