Райский уголок

Мне стало жаль Жену Хозяина. Всегда неловко встречаться с мужьями знакомых женщин, особенно с такими нелепыми, а других практически и не бывает. И вдобавок я была в таком возрасте, когда постоянно невольно представляешь любую пару в постели. И это было действительно жутко.

– Плитка симпатичная, – заметила я, когда он удалился, чтобы она не стеснялась так уж из‑за него.

Будь ее воля, сказала Жена Хозяина, она бы давным‑давно закрыла пол практичным нескользящим линолеумом, и начала перечислять, чем еще старинный особняк не подходит для пожилых обитателей. Покрытие полов в первую очередь, потому что плитки шатаются, а вдобавок аллеи и дорожки в саду постоянно меняются, как русло высохшей реки. Нет пассажирского лифта, хотя ничто не мешает его установить – только нежелание владельца поступиться клочком жилых комнат. Этот разговор ее явно расстроил, но она взяла себя в руки и еще раз вкратце повторила мне золотые стандарты работы с пожилыми людьми, которые уже прозвучали во время собеседования.

Вот что самое важное. А) Я ценю высокую честь быть среди них и помню, что они многому могут научить юную девушку, как я. И В) Я должна регулярно и часто водить пациентов в уборную, но избегать слова «уборная», заменяя его на «удобства» и «кой‑куда по делу», если уж обязательно надо что‑то сказать.

Удобствами необходимо воспользоваться после завтрака, кофе, ланча и чая, и помимо этого нянечка всегда должна быть наготове, ибо это «дела» первоочередной важности.

Похоже на уход за маленькими детьми, сказала я и начала было рассказывать про своего братика Дэнни, который только‑только научился ходить на горшок, но это явно было очень серьезной ошибкой, потому что Жена Хозяина строго‑настрого запретила мне говорить нечто подобное впредь.

Наступило неловкое молчание, и я хотела извиниться, но тут раздался автомобильный гудок и шум колес по гравию. Жена Хозяина бросилась посмотреть, кто там, и через минуту вернулась, сдерживая волнение.

– Прибыл выздоравливающий пациент, мы не ждали его раньше завтрашнего дня и не совсем готовы, – сказала она. – Вам придется провести «облегчительный цикл».

Итак, мне сразу пришлось нырять в омут с головой – если можно так выразиться, – и хотя у меня не было соответствующей подготовки (только теоретическая), когда дошло до дела, оказалось, что вести «облегчительный цикл» означало всего лишь сопровождать или катить в кресле пациентов в уборную, ждать снаружи, помогать с крючками корсетов и чулками и старательно избегать слов «уборная» и «пи‑пи». Я заметила, как стеснительная сестра выщипывала брови, глядя в зеркало над раковиной, пока дожидалась своего джентльмена, и даже когда он ее позвал, не прервала своего занятия.

Приятно было познакомиться с дамами в отсутствие Жены Хозяина, следившей за каждым моим движением и словом, особенно после того, как встреча с мужем в холле «загнала ее в депрессию» (по ее собственным словам). И хотя задача была нехитрой, у меня ушло больше часа на то, чтобы завести тридцать пять пациентов в «удобства» и вернуть затем в их кресла. Некоторые говорили, что они не хотят, и приходилось заставлять их встать и пройти через холл. Порой мои эвфемизмы были, наверное, чересчур туманны, поэтому я прибегала к помощи языка жестов (изображая капель), многозначительно кивала и просто показывала, куда идти. Некоторые двигались чрезвычайно медленно, а кое‑кто перемещался с ходунками, что только замедляло процесс. Кто‑то торчал в кабинке целую вечность (один вообще уснул), а другие настаивали, что им непременно нужно потом тщательно вымыть руки. Кое‑кто сходил дважды, а один прямо по пути, и мне пришлось подтереть лужу и надеяться на Господа, что не появится внезапно Жена Хозяина и не заметит посверкивающие кафельные плитки.

Закончив с «облегчительным циклом», я вернулась к Жене Хозяина и неожиданно прибывшему пациенту. Звали его мистер Симмонс, и он обитал в этих местах. У него были рыжеватые седеющие волосы и ни единой ресницы. Жена Хозяина задавала пациенту очень конкретные вопросы о здоровье, о его предпочтениях на завтрак, но постоянно перебивала сама себя, говоря, как же замечательно, что его пораньше выпустили из больницы, и в этом не было сарказма, хотя все могли видеть, сколько хаоса вызвало его появление. Мистер Симмонс пребывал во вполне добром здравии, только прихрамывал, и еще ему сделали какую‑то операцию, о которой не говорили, – возможно, подробности были слишком личные и скрыты в его медицинской карте, чтобы информировать о них персонал низшего звена.

Ему что‑то должны были делать с хромоногостью, но хирурги решили, что та, другая (неназванная) болезнь важнее, и переключились на нее. Жена Хозяина сказала, что это обычная практика и, возможно, верная при данных обстоятельствах. Но мистер Симмонс был явно огорчен – настолько огорчен, что даже раздраженно потрясал кулаком. Это свойственно частным клиникам, подумала я (про себя), в их интересах находить дополнительные болезни. Они совсем как ветеринары, парикмахеры и автомеханики.

Если исключить мои попытки угадать, что он любит на завтрак (овсянка на сливках, а я думала, мюсли), я с трудом удерживалась, чтобы не завыть от скуки.

Пока мы с Женой Хозяина готовили ему комнату, мистер Симмонс ждал в кабинете Жены Хозяина. Комната номер 8 была светлой, солнечной, с отдельной ванной, с ковровым покрытием вместо паркета и ковриков. Камин с резным декором создавал уютное впечатление гостиной, а сидя в глубоком кресле из дерматина, можно было видеть пруд и, теоретически, запустить орешком в принца Чарльза, когда тот трусит мимо на занятия кроссом со своим наставником мистером Олифантом (чем он, говорят, время от времени развлекается).

Обнаружилось много признаков пребывания предыдущего обитателя (именно насчет этого так паниковала Жена Хозяина) комнаты: квадратная щетка для волос и черепаховый гребень на полочке в ванной, пара серых брюк, затолканных в шкаф. Все это принадлежало мистеру Крессвеллу, который ушел от нас в четверг, как пояснила Жена Хозяина. Я уставилась на следы талька, оставленные двумя громадными ступнями на пробковом коврике в ванной, и ощутила прилив тревоги.

– Имей в виду, Лиззи, падчерица мистера Симмонса – вредная особа, – сказала Жена Хозяина. – Держи ухо востро, если придется иметь с ней дело.

– В каком смысле?

– Она считает, что мистеру Симмонсу тут нечего делать – думает, в этом нет необходимости.

– Это действительно так?

– Ну, мы так не думаем, но, полагаю, дело в том, что оплачивается все из ее наследства.

Жена Хозяина еще раз напоследок брызнула освежителем в комнате и отправила меня вниз за подносом с кофе и печеньем, а сама пошла к мистеру Симмонсу и его вредной падчерице, которая как раз подъехала.

Внизу лестницы мы разошлись в разные стороны, и я двинулась в кухню за кофе. А несколько минут спустя почти столкнулась с ними у комнаты номер 8. Мистер Симмонс медленно плелся, позади шагала Жена Хозяина вместе с падчерицей. Я пристроилась за ними, но когда на повороте лестницы они обернулись, я с ужасом поняла, что падчерица мистера Симмонса – это учительница из моей школы. И не какая‑нибудь старая училка, а мисс Питт – завуч.

Я резко развернулась и метнулась – с подносом и все такое – обратно в кухню. Совершенно немыслимо было встретиться с мисс Питт в данных обстоятельствах. Я не делала ничего дурного, не курила и не прогуливала, но после того, как весь день со мной обращались уважительно, я не желала быть униженной перед своей новой наставницей/начальницей и выздоравливающим пациентом.

В кухне находились Миранда и старая Матрона, компанию им составляла сестра Салли‑Энн. Матрона протирала край фарфоровой чашечки бумажным полотенцем.