Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью
Густа Фучик
Воспоминания о войне, аресте мужа и концлагере
Глава I. Немецкие фашисты в Праге[1]
Утром 14 марта 1939 г. мы еще этого не знали, но к полудню Юлек[2] принес домой новость – Чехословацкая Республика расчленена: Словакия провозгласила себя самостоятельным государством. Наш друг Густав Барек[3], не прикоснувшись к обеду, ушел. Больше он уже не возвращался домой – в квартиру в районе Прага‑Дейвице, в которой одна комната принадлежала Юлеку и мне, а другая – Густаву и его жене. Юлек пообедал и опять ушел. Он тоже не мог усидеть дома, когда творились такие дела. Мы назначили свидание в клубе работников искусств.
В полдень президент Гаха выехал в Берлин к Гитлеру. На улицах, на предприятиях, в учреждениях, в кафе – всюду взволнованные разговоры. Начиная с осени 1938 года, наша страна была изуродована: Гитлер захватил исконные чешские земли с источниками сырья и большей частью промышленности. Бывшие «союзники» – Англия и Франция – не только не воспротивились этому, но даже не гарантировали урезанных границ. Немецкие радиостанции и газеты вели разнузданную, неистовую кампанию против послемюнхенской Чехословакии (так тогда полагалось писать: через дефис). Не было сомнений, что Гитлер найдет способ захватить остатки Чехии и Словакии. Только когда и как? Говорили о новых «зонах» оккупации – Брно, Острава, Будейовице. Сегодня начался захват Словакии. Не есть ли это приговор и для нас?
Вечером мы с Юлеком пошли в советское посольство на Виноградах[4], в виллу «Тереза», где был организован вечер, посвященный творчеству Тараса Шевченко по случаю стодвадцатипятилетия со дня его рождения. Сюда пришел и Иван Секанина[5]. Никто не подозревал тогда, что ему осталось жить на свободе менее двенадцати часов. Пришли и другие товарищи. Со многими из них в тот вечер мы виделись в последний раз.
Перед посольством дежурили полицейские в мундирах и тайные агенты в штатском. Они внимательно следили за теми, кто туда входил.
Уже отзвучали мужественные стихи Шевченко о свободе, умолкли звуки рояля. Но коммунисты не расходились. О том, что пора домой, они и не думали. Иван и Юлек поминутно подходили к телефону, расспрашивали о новостях на Главном почтамте, в агентстве печати ЧТК, где у них были хорошие знакомые. Поздно вечером удалось узнать, что на улицах Остравы происходят схватки между чехами и немецко‑фашистскими солдатами, вторгшимися из Германии.
Страшная угроза нависла над нашей страной и народом. Однако товарищи сохраняли спокойствие, иногда слышались даже остроумная шутка и приглушенный смех.
Сердце сжималось от тревоги, не покидавшей меня. Терзала мысль, что наш народ не сможет оказать вооруженного сопротивления гитлеровским полчищам. Пограничные оборонительные укрепления уже давно находились в руках врага, о мобилизации никто не помышлял, а воля к борьбе, собранная в кулак, такая непреклонная и единая в осенние месяцы прошлого года, теперь была ослаблена и сведена на нет.
Юлек словно прочитал мои невеселые мысли. Хотя и его самого обуревали такие же чувства, тем не менее он ободряюще сказал: наш народ выстоял перед лицом многих испытаний, выстоит и сейчас. Советский Союз не оставит нас в беде. Фучик говорил так уверенно и убедительно, что я еще сильнее, еще ощутимее почувствовала братскую связь с советскими людьми, которые здесь, в стенах посольства, окружили нас сердечностью и дружелюбием. Было понятно, почему никто из наших товарищей не хотел уходить домой: в советском посольстве мы дышали свободно, были среди друзей, которые в трудную минуту поддерживали нас и вселяли уверенность.
Ушли 15 марта около четырех часов утра. Ехали в такси. Юлек был задумчив. Всю дорогу молча курил. Только один‑единственный раз произнес: мы должны были еще осенью 1938 г. воевать с немецкими фашистами, вопреки капитуляции правительства. Теперь бороться будет намного тяжелее.
На улицах царила предрассветная тишина. Прага еще не ведала о катастрофе.
Дома Юлек по привычке включил радиоприемник. Мне это показалось странным. Ведь в эти часы наши станции ничего не передавали, Прага начинала вещание в шесть. Однако едва нагрелись лампы, как послышались позывные – мелодия из «Вышеграда» Сметаны. Музыка эта прелестна, но начиная с осени 1938 г. я не могла ее спокойно слушать в радиопередачах: тогда она тоже приятно звучала, но оказалась вступительным аккордом к сообщению о капитуляции.
Юлек подозвал меня: случилось что‑то из ряда вон выходящее, если в такое необычное время работают радиостанции. Мы в тревожном ожидании стояли возле маленького радиоприемника. Наконец заговорил диктор. Каким‑то казенно‑металлическим голосом зачитал он потрясающее известие о том, что в шесть часов утра германские войска перейдут границу нашей родины и начнут оккупацию ее территории. Правительство призывало население не чинить им препятствий, ибо всякое сопротивление будет немедленно и решительно сокрушено мощью германских вооруженных сил. Немецкая армия вступит в Прагу около девяти часов утра…
После этого воцарилась мертвая тишина. Наша родина, наша Прага будет осквернена кованым сапогом фашистского солдата! Юлек стоял молча, засунув руки в карманы. Я с отчаянием посмотрела на его словно окаменевшее лицо. Конечно, возвратившись в октябре прошлого года из пограничного района как солдат[6] армии, вынужденной в результате предательства реакционного правительства сложить оружие без боя, Фучик сознавал всю трагичность положения нашей страны. Юлиус не ждал ничего хорошего и после того, как капитулянтское правительство без боя отдало Гитлеру огромную часть нашей родной земли. Но того, о чем мы услышали сейчас, он не ожидал.
Я первая опомнилась:
[1] Пер. с чешск. Н. Сорокина.
[2] Домашнее прозвище Ю. Фучика. – Прим. ред.
[3] Сотрудник партии «Руде право». – Прим. ред.
[4] Район Праги. – Прим. ред.
[5] Известный адвокат. Иван Секанина получил признание, среди прочего, как защитник Эрнста Торглера и Георгия Димитрова, обвиняемых в поджоге германского рейхстага, чем заслужил ненависть нацистов. 16 марта 1939 года, на следующий день после того, как немцы начали оккупацию Чехословакии, Иван Секанина был арестован. – Прим. ред.
[6] В сентябре 1938 года из‑за всеобщей мобилизации Фучик вступил в полк, к которому был приписан как резервист. – Прим. ред.
