Шестая брамфатура. Или Сфирот Турхельшнауба

– А что тут сделаешь? – Веня задумчиво крутил в руках кружку, будто она могла подсказать ответ. – Система как бронепоезд: полезешь – раздавит.

– Я думаю, коллеги за профессора стеной встанут, – сказал Гриша. – Надо челобитные властям писать, всей толпой в ножки кидаться, на телевидение наших тёток отправить, чтобы слезу пустили.

– Телевидение? Да поздно уже, – пробурчал Сергеев. – Последний патриотический канал «ЗК» закрыли.

– Но и молчать нельзя! – Белгруевич стукнул кулаком по столу так, что официантка за соседним столиком чуть поднос не выронила.

– Гриша, остынь, – успокаивал его Веня. – Давай сначала выпьем, а потом решим, как родине помочь.

– За справедливость! – выдал тост Белгруевич, поднимая кружку с «Ершом». – Будь проклят тот лживый мир, где нежную авторскую песню про Колыму заменяют клацаньем наручников!

Выпили. На миг за столом повисла тишина, наполненная тяжкими раздумьями.

– Да, Гриша, я тоже под следствием, – грустно сказал Веня. – Вызывали и сделали внушение. Пока свидетель.

– Ужасно, Веня! В этих казенных зданиях полно вирусов. Надеюсь, ты надел маску?

– Какую, блин, маску, Гриша? Меня на допрос таскали, а не на медосмотр!

– Все равно надевай маску! Хотя эти современные маски ни черта не держат. Я сам шью из марли, в три слоя, вставляю угольный фильтр. Дам тебе одну, только побрызгай фурацилином. Кстати, я забыл посуду продезинфицировать.

Белгруевич жестом подозвал официантку и спросил:

– Неудобно пить из кружек. Есть посуда поменьше?

– Ишь, привереда, – съязвила официантка. – Может, стакан принести?

– Несите стакан, – попросил Белгруевич, – еще дайте, пожалуйста, пачку антимикробных салфеток и кипяточку. Понимаете, я вчера на даче отравился.

Когда принесли подозрительный, загаженный мухами стакан, Белгруевич протер его гигиенической салфеткой и для верности еще сполоснул кипятком. Количество водки Гриша отмерял специальной мензуркой с мерными насечками, которую таскал с собой в футляре. Проделав все необходимые манипуляции, бледный ипохондрик выгнул спину дугой, взял рюмочку в левую руку, оттянул мизинец, запрокинул голову назад и резко влил содержимое в рот.

– Что‑то водка у них несвежая сегодня, – печально произнес он.

Пиршество продолжалось, беседа принимала все более хаотичный характер. Веня пил много, но оставался трезвее всех, как будто спиртное в его организме служило лишь топливом для сарказма. Сергеев, напротив, проявлял нездоровую энергию, то и дело хватая официантку за ляжку, лез под юбку, заводил беседы под предлогом уточнения меню. Белгруевич, ко всеобщему удивлению, быстро скис, хотя пил мензурками. Он сидел, уткнувшись в тарелку, словно викарий, сочиняющий проповедь.

– Знаете, что я понял? – вдруг выдал Сергеев. – У меня три любовницы. Ну, решил одну навестить. Лариса, красивая, хоть и глупая как русалка из мультика. С порога денег попросила. Ладно, думаю. Еду к другой, Алине, она как болонка: капризная, но милая. И та денег просит. Ну, хорошо. Быстро вдул – и к третьей, Ирине, у той мозгов навалом, но ноги кривые. Итог? Всем троим заплатил. За что? – он поднял палец. – Просто за дырку. «Кожаный мешочек» с гонореей. Но почему к бабам всё равно тянет, как магнитом?

– А что твой психотерапевт говорит? – лениво спросил Веня, безуспешно пытаясь разрезать краковскую колбасу тупым ножом.

– Не верю в психотерапию, – буркнул Сергеев, подливая водки. – Лечусь буддизмом, пивом и, если совсем плохо, водкой.

– Ошибаешься, Олежка, – вздохнул Веня. – Меня недавно на сеансе просветили. Знаешь, почему утята за матерью бегают? Им всё равно, за кем бегать. Хоть за воздушным шариком. Увидели темное пятно – нейронные цепи замкнулись. Мужики такие же. Лишь бы тёплое тело и дырка нашлись.