Сочувствую ее темным духам… 13-21

– Безвкусная жидкость, – сообщил Майлз. – Вовсе не опасная. Не вызывает привыкание. Канцерфецит – путеводитель в мир спиритических сеансов. Наркотик, действующий не только на того, кто его принимает, но и на тех, кто рядом с принимающим находится. Сейчас они придут…

Но…

Темных духов пока не было.

– Он еще жив? – прозвучал вкрадчивый голос Бейла в наушнике Рея.

– Ненадолго, – ответил Разрушитель.

– Что? – переспросил Майлз.

– Я спросил, долго ли еще нам придется ждать? – выкрутился Рей.

– Еще чуть‑чуть, Рей, совсем чуть‑чуть.

Прошла одна минута… две… три…

Темных духов пока не было.

– Почему я не слышу звуков боли? – дрожащим от гнева голоса спросил Бейл.

– Он умирает очень тихо, – прошептал Разрушитель.

Его глаза метнулись к белоснежным шкафам.

– Что находится в этих шкафах? – спросил Рей.

– Это криогенные боксы. В криогенных боксах Паксбрайта запирают неизлечимо больных людей, чтобы в дальнейшем вылечить их, когда будет изобретено нужное лекарство. Я же в этих шкафах синтезирую жидкий биоматериал, который сгущается при холоде и превращается в идеальную кожу моих идеальных Сверхлюдей.

– Ясно.

Прошло четыре минуты… пять…

Темных духов пока не было.

– Сегодня их нет дольше, чем обычно, – нервно произнес Майлз.

Рей разочаровался – ведь он уже начинал думать, что Ларри Майлз не меньший гений, чем его старший брат. Получается, работа Майлза над Канцерфецитом принесла результатов не больше, чем трехлетняя, рутинная, смешанная с синдикатскими наркотиками работа Рея…

– Может, их просто не существует? – спросил Рей.

– Если бы я знал, что темных духов не существует, неужели я бы стоял тут с тобой, как дурак, пил безвкусное лекарство и ждал бы пришествия того, чего нет?

Сильный довод, подумал Рей.

Но…

Разрушитель был готов нанести свой удар. Его рука дернулась под лабораторный халат, к ремню на поясе, под которым скрывался автомат…

Но…

Вдруг он увидел… свою мать. Вернее, ее темную полупрозрачную тень. Рей стал моргать, уверенный, что ему померещилось.

Но…

Призрак матери никуда не исчез.

Келлендра стояла возле темно‑зеленой стены с загадочной, то есть с естественной для себя улыбкой. Рей всегда видел разницу в улыбке матери, адресованной Элиасу и улыбке, адресованной ему лично, и подлинная истинность ее образа заставила Рея забыть все то, что он планировал. Намерения Разрушителя словно бы исчезли. Ему пришлось убрать руку от автомата.

Парализованный, растерянный, как никогда прежде, Рей обернулся к Майлзу и, сверля дыры на синяках под глазами ученого, спросил:

– Ты тоже ее видишь?

– Келлендру Криц, великолепного ученого и по совместительству твою мать? – беззаботно переспросил Майлз. – Да, вижу.

Вдруг на груди Келлендры появилось блестящее пятно. Оно стало расширяться, блеск ее был столь же ослепительным, как и освещение потолка. Рей стал щуриться, и вместе со страхом увиденного, в его голову закралась пытливая мысль, что все, что он сейчас видит – не более чем трюк Ларри Майлза, никак не связанный с самим Канцерфецитом. Трюк, придуманный в надежде заполучить столь желанный патент от Ученого Совета.

Тут же блеск в груди исчез – и на ее месте образовалась пустота, сквозь которую Рей мог видеть темно‑зеленые стены лаборатории.

– Как она здесь появилась? – дрожащим от страха голосом спросил Рей.

– Это я и пытаюсь выяснить, – ответил Майлз. – И как только у меня это получится, будь уверен, Ученый Совет с бесконечными извинениями предоставит мне патент. Безо всяких Шелтеров, замолвливающих за меня словечко, – презрительно добавил он.

Келлендра стала ходить по лаборатории, внимательно рассматривая голых кибердевушек. После чего она остановилась, посмотрела на Рея и улыбнулась ему, отчего тот густо покраснел.

– Суть Канцерфецита состоит в том, что принявший его видит умерших – любимых или ненавистных, – сказал Майлз. – Тех, кого считает особо важным или тех, чье существование, чья утрата навсегда изменила его жизнь или мировоззрение. Пока мне непонятно, каким образом эти, казалось бы, галлюцинации видят все находящиеся поблизости люди.

Но Келлендра пока молчала, что давало Рею повод думать, что перед ним – лишь голограмма, а не реальный дух. Что все, что он видит – лишь попытка Ларри Майлза выдать свой бред за что‑то значимое, совсем так, как было в случае с его работами по квантовому мистицизму.

– Скажи что‑нибудь, – обратился Рей к призраку.

Его мать никак не отреагировала.

Рей в отчаянии посмотрел на Майлза.

– Они иногда говорят, но происходит это очень редко, – с грустью пояснил Майлз. – В самый первый раз, когда я их увидел, вернее, увидел его – это был мой отец – он тоже не произнес ни слова. На его груди тоже были пятна, совсем как у твоей матери – я тогда посчитал, что это раны от выстрелов – ведь мой отец был застрелен в Спелсере много лет назад.

– Сомневаюсь, что это раны, – сказал Рей. – Моя мать умерла от передозировки снотворного, по всей видимости, намеренной. Эти дыры означают что‑то другое.

Блестящая дыра в теле Келлендре увеличивалась в размерах. Она стала настолько огромной, что складывалось впечатление, будто ее голова со все еще улыбающимся лицом была оторвана от тела.

Жуткие ассоциации навеяли Рею мысли о его матери. Он вдруг подумал о чем‑то важном, и это важное тут же было сформулировано в вопросе:

– Почему появилась именно она? Ведь не я, а ты выпил Канцерфецит – стало быть, должен был появиться твой отец или кто‑то еще из твоих родственников.