Сочувствую ее темным духам… 13-21

Характерным знаком, показывающим Майклу, насколько деструктив укоренился в парадигме существования Гриверса, стали объявления от наемных убийц, появляющиеся буквально повсюду – в газетах, на стендах возле остановок, на телевидении – они предлагали самые разнообразные способы осуществления своей профессиональной деятельности. Некое одобрение от Майкла и Саймона получила листовка, чаще других встречающаяся в городе. На ней был изображен мужчина, примерно лет тридцати, с надменной, совсем у Саймона, ухмылкой. При всем при этом у Майкла создавалось ощущение, что он видит перед собой мессию – насколько одухотворенным было лицо на листовке. Под ликом мессии шла фиолетовая подпись: «Вражеский агент, занимающийся разведывательной деятельностью, подрывающей экономику и безопасность Гриверса. Известен под псевдонимом Джейсон. Разыскивается живым или мертвым». А еще ниже шла цитата Джейсона, явно указанная для того, чтобы вызвать ненависть у тех, кто ее читает:

«Живые люди – самые что ни на есть податливые животные на свете. Мертвецами манипулировать нельзя»

А чуть ниже:

«Лишь в смерти вы найдете от меня спасение»

Но у Майкла эта надпись не вызвала никакой ненависти к разыскиваемому Джейсону. Напротив – любой мизантропический выпад вызывал у Майкла невольный отклик согласия в его, по всей видимости, темной душе. Он мысленно поддерживал Джейсона в борьбе против режима Грида. Майкл повернулся к Саймону и не удивился, что Саймон считает также.

– Любой, кто встает против авторитета, автоматически заслуживает уважение, – сказал Саймон.

– Но, судя по листовке, этот Джейсон ненавидит людей, – с притворным негодованием возразил Майкл.

Саймон хмыкнул.

– Кто сказал, что написанные на листовке слова в действительности принадлежат Джейсону? И даже если допустить, что они действительно принадлежат ему, так что это меняет? Люди, проживающие здесь, ненавидят друг друга и без Джейсона. Я думаю, ты и сам это заметил.

– Это правда, – кивнул Майкл.

– К тому же подумай – какое другое чувство, кроме ненависти, может вызывать их нищета, необразованность и безвыходность их положения?

– Жалость? – предположил Майкл.

Саймон вновь хмыкнул и помахал указательным пальцем перед носом Майкла:

– Нет, нет и нет. Жалость лишь уподобит нас тем, кого мы жалеем. Мы можем лишь заставить этих людей попробовать вынырнуть из дерьма, в котором они вязнут. А энергию для этого они смогут найти только в ненависти – и уж точно не в жалости.

После своей речи Саймон многозначительно покивал головой. Майкл в душе согласился с ним, но никак свое согласие не показал. Он молча пришел к выводу, что лишь ненависть способна сдвинуть горы и открыть перед ним все дороги. Майкл махнул рукой вперед.

– Пойдем уже.

– Обратно?

– Да.

– Ладно.

Оба отвернулись от листовки с Джейсоном и пошли в обратную сторону.

Лоудаун являлся сравнительно небольшим городом, лишь ненамного превосходящим в размерах Леклер. Поэтому для Майкла стали удивлением бульдозеры, постоянно роющие землю, используемые, насколько он мог судить по идущим от ковша бульдозера искрам, для установки очередного блока электроэнергии. Электромагнаты, понятное дело, хотели развития исключительно своего бизнеса, и удобство горожан, особенно таких убогих, как лоудауновцы, заботило их в последнюю очередь.

Ранее днем Майкл и Саймон прогуливались по кварталу в Лоудауне с названием Блэк Кантри – как оказалось, в этом квартале чернокожие постоянно избивают не чернокожих. Но, к счастью, им удалось избежать драки – Майкл и Саймон просто пробежали мимо толпы бритоголовых негров, нещадно избивающих какого‑то безглазого азиата. «Неумирающие предрассудки – как это мило» – с нежностью произнес Саймон, когда Блэк Кантри остался позади.

Более неприятной неожиданностью стала для них полиция нравов, а конкретно – отдел полиции нравов по борьбе с юмором и инакомыслием.

Реально существующий правоохранительный орган.

Во время третьего часа бессмысленного хождения по городу стало совсем скучно, поэтому нечего удивляться, что Майкл и Саймон уделили особое внимание странным незнакомцам в забавных блестящих костюмах и тонких очках без стекол. Они синхронно засмеялись, прямо перед их носами. Их рассмешили даже не дырявые очки – а жидкие, ставшие дырявыми, видимо, от долгого ношения детские футболки – с узором из мультяшных попугайчиков. Увы, но друзья тогда не знали, что это типичные костюмы типичных сотрудников лоудауновской полиции нравов.

– Предъявите документы.

Тогда Саймон замер, а его руки машинально сомкнулись в кулаки.

– Ради вашей же безопасности, – добавил полицейский.

– Чтобы я был в безопасности, достаточно не приставать ко мне…

– Реально существующий правоохранительный орган.

Эту фразу Саймон не уставая повторял, после того как откупился от требовавшего документы блюстителя нравов крохотным кусочком золотого пистолета. Этот же полицейский, ставший, надо заметить, куда более приятным в общении после получения золота, сообщил Саймону, что идея с полицией нравов была позаимствована Гридом из Синистера, после того как канцлер Гриверса и мэр Кенинг Хора совсем устал от насмешек и пародий в свой адрес.

Майкл сделал для себя довольно удивительный вывод – даже здесь, в Гриверсе, люди, если отбросить в сторону их нищету и общее уныние, в среднем красивее, чем в Австралии. «Медленное проникновение перфекцинации во все сферы» – с видом ученого, видом типичного ученого, а не Элиаса, заметил Саймон. Майкл и Саймон пошли обратно – то есть, к месту, в котором они решили остановиться. А остановились они в мотеле с горящими шестерками, висящими над входом, под логично вытекающим из этого названием «Шестерки Сатаны». Они уже успели снять комнату на втором этаже, полную кассет с порнографией, произведенной, судя по наклейкам на их обложках, в Китни. Апекс Майкла был припаркован на заднем дворе, неподалеку от свалки.

Владелец мотеля, одногубый коротышка, постоянно дымящий феерически огромной (если учесть, что он коротышка) сигаретой, подумал, что Майкл и Саймон – пара. Но Майклу, а тем более Саймону не было дело до каких‑то там чужих мыслей. В качестве оплаты за проживание они сдали коротышке отрубленный от золотого пистолета курок. Коротышка невероятно оживился и сообщил, что за оплату золотом он готов оставить за ними комнату на неопределенный и, что радует, точно не короткий срок.

– Ты чудесен, – сказал Саймон коротышке, употребляя какую‑то серо‑коричневую дрисню, которую в Гриверсе называли едой. – Было бы у тебя две губы – я бы тебя точно расцеловал.