Убийца с пилой

Хенли попыталась взять себя в руки, когда Рамоутер встал и быстро пошел к двери. Она слышала шорох одежды Оливера – он повернулся, чтобы посмотреть, как она уходит. Хенли не оглядывалась назад. Она не могла допустить, чтобы Оливер видел отчаяние у нее на лице и то, какие ей пришлось приложить усилия, чтобы удержать себя в руках.

 

Глава 17

 

Доктор Марк Райан выглядел как настоящий судебный психолог. Уверенный. Вызывающий доверие. У него был уютный кабинет, который располагался в здании бывшей кондитерской фабрики в Бермондси. В кабинете было тепло. Комфортно. Спокойно. Никогда не скажешь, что в этом месте звучат истории о травмах, предательстве, потере веры в себя, тревогах и волнениях, а иногда стоит просто оглушительная тишина. Но Хенли не могла расслабиться.

– Анжелика, ты выглядишь так, словно злишься на меня. Ты расстроена? – спросил Марк, устраиваясь в кожаном кресле напротив нее.

– Ты прекрасно знаешь, что я на тебя не злюсь, – ответила Хенли и взяла чашку чая, которую Марк поставил на кофейный столик.

– Последние три месяца я говорил тебе, что ты еще не готова вернуться к работе «в поле». Ты просто меня не слушала. Я уверен, что твой психотерапевт сказал бы тебе то же самое.

– Я перестала к нему ходить, – сообщила она.

– Что? Как перестала? Когда?

– Примерно семь недель назад.

– Ради всего святого! Почему?

– Ты знаешь почему. Доктор Эфзал слишком категоричный.

– Это ты его так воспринимаешь.

– Да как бы там ни было. Я предпочла бы тебя.

– Я тебе уже говорил, что в моей профессии есть незыблемые правила. Должны соблюдаться границы между психотерапевтом и пациентом. А мы с тобой вместе напивались в пабе «Маркет Таверн», чем явно пересекали эту черту.

Хенли улыбнулась, вспоминая тот маленький паб, куда они вместе пошли после того, как Эбигейл Бернли вынесли приговор за убийство пятнадцати человек.

– Значит, я спрашиваю тебя как друг. Не как психотерапевт, потому что это было бы неэтично, – снова заговорил Марк. – Каково тебе вернуться на работу?

Хенли откинулась на спинку дивана и постаралась подобрать правильные слова. Она не могла рассказать ему про паническую атаку прошлой ночью. Она уже постаралась о ней забыть, затолкала в дальний уголок сознания.

– Комфортно. Я чувствую себя комфортно. Это неправильно, да? – заговорила Хенли, глядя в окно за головой Марка. Они сидели на четвертом этаже, из окна были видны очертания города. – Наверное, мне не следует чувствовать себя комфортно среди всего этого.

– Если бы я был твоим психотерапевтом (а я им не являюсь), я сказал бы, что не мне определять, правильно или неправильно то, что тебе комфортно. Если ты так себя чувствуешь, значит, ты так себя чувствуешь.

– В безопасности.

– Что? – Марк поднял голову.

– Я чувствую себя в безопасности, когда работаю «на земле», вернувшись на улицы из кабинета. Это странно, потому что на наших улицах совсем не безопасно, тогда как сидеть в кабинете… – Она запнулась, но, судя по выражению лица Марка, он не собирался ее осуждать, а, наоборот, хотел подбодрить, и Хенли продолжила: – В кабинете у меня было ощущение, будто меня наказывают за что‑то, в чем я не виновата. Он наказал меня за ошибку, которую допустил он сам.

– Он? Ты имеешь в виду Пеллачу?

– Нет. – Хенли поставила чашку с чаем на стол. Марк забыл положить сахар. – Нет. Я имею в виду его. Раймса.

– Ты почти не говоришь о нем, что странно, учитывая, как вы были близки.

– Говорить не о чем. Он мертв. А мы должны жить дальше.

Марк открыл рот, чтобы что‑то сказать, но решил, что лучше этого не делать.

– Он нашел легкий выход. Оставил нас всех в полном дерьме. Я ожидала от него большего.

Хенли не была уверена, с чего она вдруг разговорилась. Она возненавидела терапию с того момента, как ей приказали еженедельно ходить на сеансы к доктору Эфзалу. После того как она вообще смогла выходить из дома, первые шесть месяцев она почти ничего не говорила, просто сидела как на иголках. Ей не нравилось, когда ее что‑то заставляли делать, и в особенности ей не нравилось, что ее заставляли говорить о том, что с ней сделали.

– Ты до сих пор на него злишься? На Раймса? – уточнил Марк. – Вообще это не так уж необычно – испытывать такие чувства по отношению к близкому тебе человеку, который совершил самоубийство.

– Я не злюсь. Это лишняя трата энергии и времени.

Хенли задумалась, понимает ли Марк, что она врет. На самом деле она до сих пор злилась на Раймса. Каждое воспоминание приносило боль. У нее сердце кровью обливалось каждый раз, когда она думала о том, что сделал Раймс.

– Ты сообщила Робу, что снова вышла на улицу? – спросил Марк.

– Вышла на улицу? – Хенли не могла не рассмеяться. – Ты это так сформулировал, будто я проституткой работаю.

– Прости. У меня был трудный день, но ты знаешь, что я имел в виду.

– Да, я сообщила ему вчера вечером. Не то чтобы он прыгал от радости и желал мне успехов.

Хенли почувствовала, как напряглись ее плечи, когда она вспомнила реакцию Роба. Он обвинил Хенли во вранье; в том, что карьера для нее важнее семьи. Утром, когда она собиралась на работу, Роб с ней не разговаривал.

– На самом деле ты не можешь его винить, – заметил Марк.

– Я знаю, что не вправе это делать, но послушай, я пришла сюда не для того, чтобы говорить обо мне. Я пришла по делу.

И Хенли рассказала Марку о том, как идет расследование.

– Я ничего об этом не слышал в новостях, – сказал Марк.

– Пока не было заявления для прессы. Тела из Темзы достают каждый день. Это едва ли можно назвать новостью. Но два расчлененных трупа, найденные с разницей в один день… Это, конечно, новости, но нам совершенно не нужно, чтобы это муссировали в СМИ.

– А есть хоть какие‑то зацепки? Подозреваемые?

– Есть пара теорий, которые мы рассматриваем. Месть. Может, бывший парень или брошенная женщина…

– Несмотря на то что расчленение – это, безусловно, демонстрация силы и крайней степени ненависти по отношению к жертве, для женщин это все‑таки нетипично. Расчленение – это психологическая форма завершения дела, получения окончательного удовлетворения. Для этого требуется хладнокровная целеустремленность. Женщины – без обид, Анжелика, – более… эмоциональны.

– Я и не обиделась. А как насчет мести?

– Если бы это была месть, то ваш убийца сосредоточился бы на одной цели. Убил бы или нового парня, или подругу, но убить обоих, а потом обоих расчленить… Я считаю, что это не месть.