А между нами снег. Том 2
Араб молчал. Стоял рядом с повозкой надменный, злой. Лиля плакала, становилась перед ним на колени. А потом он произнёс:
– В память о матери он останется жив. Но ты не будешь с ним. Ты поедешь на свою родину, но без сына. Заберёшь только то, что внутри тебя. Ты недостойна своего сына. Он останется со мной. У него большие успехи в обучении. Он как маяк для моих сыновей. Они стремятся к нему и берут с него пример.
Ты же – слабая женщина, неспособная защитить свою душу.
Я мог бы сейчас как Зейдан воспользоваться тобой, но не стану этого делать. Да, я хочу этого, очень хочу. Но…
Лиля вытерла слёзы и прошептала:
– А если я сама захочу, ты отдашь мне сына, Мустафа? Верни мне его, пусть он будет рядом, и я буду рядом с тобой.
Мустафа покачал головой.
– Нет, Лиля, это не выход. Поспи, завтра у нас с тобой будет другой разговор.
Лиле не спалось, монотонно покачивающаяся повозка везла её неизвестно куда.
Глава 3
Павел Трофимович пропустил уже две шахматные среды. Дома доставал шахматы и играл сам с собой.
Вот уже две недели ничего не слышал ни о сыне, ни об Иване Григорьевиче. Из дома теперь выходил только Серж. Когда в один день Серж не вернулся в привычное для него время, Павел Трофимович чуть с ума не сошёл. Сам отправился в городскую квартиру. Но там не было и следов недавнего пребывания Сержа.
Павел Трофимович вернулся домой. Не успел сказать жене, что внука не встретил, как Серж объявился. Он попросил прощения у деда и сказал, что виделся с отцом, и тот хочет вернуться, ждёт лишь разрешения Павла Трофимовича. Разрешения Павел Трофимович не дал.
Олег Павлович, потревожив с помощью отца Орловское гнездо, быстро понял, что Ивана Григорьевича нужно вывозить в другое место. А других безопасных мест у него было немного. Одно точно было: несколько лет неработающий постоялый двор.
Небольшая гостиница отлично сохранилась, что очень удивило Олега Павловича. Он слышал, что в этих местах орудовали разбойники, и было очень странным, что даже дверь взломать не пытались.
Дверь была приоткрыта. Иван Григорьевич ещё не вышел из кареты, ждал сигнала.
Олег Павлович вошёл и был поражён чистотой. В гостиной пахло блинами. От этого запаха даже слегка закружилась голова.
На шум из кухни выбежала невысокого роста молодая женщина и ойкнула, увидев Олега Павловича.
Тот нахмурился. Хотел было схватить женщину, но та увернулась и завизжала. Со второго этажа послышался громкий детский плач.
Рядом с женщиной мгновенно оказался такой же коротконогий мужик с длинной редкой рыжей бородкой.
Олег Павлович даже опешил. В его гостинице живут незнакомые люди, готовят блины, воспитывают ребёнка (тот продолжал кричать) и ещё удивлённо смотрят на него.
– Так‑так, – произнёс Олег Павлович. – Что всё это значит?
– Что именно, сударь? – произнёс рыжебородый.
– Именно то, что вы живёте в моём доме.
Рыжебородый присел на кресло, закинул ногу на ногу и ответил:
– Да много вас таких хозяев. Чуть ли не каждый день захаживают. Чего это я вам верить должо́н, мне доказательства предоставьте. А я поразмыслю, как быть дальше.
От такой наглости у Олега Павловича даже затряслась нижняя губа, он стал заикаться:
– Д‑да к‑к‑ка‑ак у в‑вас я‑з‑ы‑ы‑к…
Не договорил. Рыжебородый встал с кресла, подошёл к Олегу Павловичу и похлопал его по плечу.
– Травяной успокаивающий сбор вам не помешает. Алёнушка, побалуй сударя.
Женщина быстро скрылась на кухне, Олег стоял как вкопанный. Рыжебородый так и похлопывал Олега по плечу.
Казалось, что это безумие никогда не закончится. Олег Павлович не стал дожидаться чая, со всей силы так топнул ногой, что рыжебородый отскочил как мячик.
– Вон из моего дома, – заорал Олег Павлович.
В ответ тишина. Невозмутимое лицо рыжебородого ещё больше разозлило Олега.
Он даже не знал, как вести себя с этими наглыми жителями.
– Чтобы от вас уехать, – пробормотал рыжебородый, – мне нужно время и другое жильё. Если вы предоставите мне такое жильё, я буду счастлив. Если нет, то мы останемся тут. Вы же не зверь какой‑то. Вполне себе приличный человек. За то, что я тут живу, вы должны мне доплатить, поскольку дом в потребном состоянии и чистоте. Мне с пятью детьми оставаться на улице, знаете ли, не хочется. Неужели вам не страшно? Бог всё видит!
– Именно, – прошипел Олег Павлович, – видит… Наглость, от которой даже я – человек, проживший нелёгкую жизнь – до сих пор нахожусь в странном состоянии.
Жена рыжебородого прошла мимо Олега и поставила на столик поднос.
– Испейте, сударь, вам станет легче, – пролепетала она и опять юркнула на кухню.
Немая сцена продолжалась долго.
Потом Олег Павлович всё‑таки нарушил молчание. К чаю он так и не притронулся.
– Я даю полчаса на то, чтобы вы покинули сию обитель.
Рыжебородый вдруг бросился на колени перед ним, запричитал:
– Прошу вас, сударь, но мне некуда с ними. Пять орущих ртов на улице не прокормишь. А тут мы как у Христа за пазухой. Ну стоял этот дом и стоял. Я год за ним наблюдал. Никого не было, и вот как теперь мне быть? У меня тут трое родились, три, между прочим, сына. Вот у вас есть дети? Вот если вашего ребёнка выгонят на улицу…
– Полчаса, – повторил Олег Павлович, и, пнув столик с кружкой горячего чая, вышел вон.
Забрался обратно в карету и стал ждать. От злости, которая кипела у него внутри, не мог даже рассказать Ивану Григорьевичу о произошедшем.
Кое‑как Олег Павлович смог объяснить. Иван Григорьевич так заразительно стал смеяться, что и Олег расхохотался. Правда смех Олега Павловича был больше похож на крик индюков. Поскольку злость ещё кипела внутри него, он не понимал, как ему поступить дальше. На всякий случай сидел в карете 40 минут вместо тридцати обещанных.
И был крайне возмущён тем, что со двора никто не выходил. Не было никакой суеты.
В этот раз пойти с Олегом Павловичем решил и Иван Григорьевич.
Когда открыли дверь, ужаснулись оба.
На пороге лежали пятеро детей. Сначала самый младший, на вид года три. За ним пятилетка и так далее до десяти примерно, а дальше родители: Алёнушка и рыжебородый. Рыжебородый замыкал странную процессию. Лежали они все ровно так, чтобы удобно было делать шаги через них.
