Банкет

Сидеть на банкете надо уметь. Казалось бы, что тут мудреного: тебе наливают до полосочки, ты пытаешься регулировать процесс, но он идет как‑то сам собой, да так бурно и стремительно, что тут уже не то что процесс, тут и себя‑то регулировать невозможно. Хочется послать к черту всю эту жизнь, которая тебя согнула в бараний рог, а ведь ты был создан не для этого. А для чего? Это риторический вопрос. Чему тебя учили в институте, спрашивается? Чистоте эксперимента. И пока учили, хотелось то и дело построить если не машину времени, то хотя бы особую сетку, меняющую свойства жидкого металла. Причем сделать так, чтобы личная жизнь удавалась благодаря науке и ее престижу. И чтобы эта личная жизнь иногда подвигала бы на качественные рывки по научно‑исследовательской и опытно‑конструкторской работе.

Но экспериментально выходит наоборот: пока один занимается самоедством, другой падает грудью на амбразуру… Вот и у нас всегда находились те, что падали первыми. Они всегда были первыми и все оставляли людям.

И Митюля Попутчик всегда падал первый. Ибо жажда его велика, а слабое физическое тело не успевает соответствовать высоким внутренним запросам.

Лицо отпавшего Митюли, балагура‑озорника, бледно и возвышенно, рубаха на спящем человеке переехала застежкой так, что оказалась без оной. По нему сразу видно. Круглолицый и простодушный, на вид миляга, йэх! – рубаха‑парень… Не рубаха, а рубака… Рубака‑парень. Хотя на самом деле зловещий сердцеед. Это следует из того, что все его дипломники были дипломницы. Только Рэм утром возьмет себе дипломниц, не успеешь оглянуться, как к вечеру они уже в экстазе от Попутчика. А также из того, что он был женат пять раз. Значит ли это, что он был коварным обольстителем? Нет, он был честным обольстителем и всегда отвечал за последствия. И его дипломницы, не в пример другим, всегда защищались хорошо… Правда, иногда он был не в силах выстоять перед следующей дипломницей, и предыдущая дипломница, как бы это сказать… Происходило замещение.

Правда, были тут и исключения, у них оказались две дипломницы, которые подобно рифам в штормы, выдержали шквалы Митюли Попутчика и никогда, никогда на них не упало подозрение… Но руководитель диплома у них был не Митюля, поэтому они как бы от него не зависели… Хотя они не могли не видеть технологию, они ее видели, и она не то чтобы отталкивала. Просто они знали жизнь.

Особенно тягостно, когда банкет становится трудовой вахтой. И начали его не предтечи, а современники, те, кто рядом с нами. Их надо поддержать, чтобы они не думали…

Кто виноват, что выключили свет, когда еще столько оставалось? Кто виноват и что делать? Это два основных вопроса русской интеллигенции. Интеллигенция задает вопросы, а Тедиумм отвечает. Доказывает правоту делом.

– Пошли третьи сутки трудовой ударной вахты, – сказал Комбрат и кашлянул. – Не стихает накал социалистического соревнования.

Несмотря на глубокую степень, он всегда говорил четко, доступно. Если бы он говорил нечетко, то успех его коммерции зависел бы от степени. А у него успех был, несмотря на степень. И кудри тоже были. А потом появилась и степень. Ученая или нет, неважно.

– Было бы соцсоревнование, счастье придет само собой.

– Без соцсоревнования каши не сваришь, – пояснил Борода Эпикуреец. – Но от него редеют ряды.

– Мы все редеем за общее дело.

– Не то. Мы радеем, они радеют. В разных точках мироздания.

– Мы теряем лучших людей, – прозрел Рэм. – Где находится Кондор?

– В то время как у нас пошел разлив последней бутылки, вы все говорите не о том… Если бы Кондор был здесь, разлив был бы уже завершен. Он хороший организатор… еtс.

– Если бы Кондор был здесь, бутылок было бы больше. Но он тоже должен устраивать свою личную жизнь, – пожалел отсутствующего Е. Бучкиц.

– Он парится в Слюнькове. – Комбрат загрустил. – Там, где не ступала нога лаборанта на преддипломной практике.

– Братья и сестры, мы потеряли Кассия и Кондора. Готовимся к захоронению. – Рэм всегда высок и в радости, и в скорби. Легко быть высоким, когда высок, когда два метра. Но дело не в этом. Он был, есть и будет – однолюб.

Так считали влюбленные в него женщины.

Само собой, думали на жену. Чуть что плохо – все жена. А жена всегда узнает последней.

– Кондор… – Тею‑большую томил внутренний смех.– Он парит, он там, где не ступала наша с Тейкой нога. – Она мелодично постучала вилкой о стакан.

– Она одна знает все, – сказал Борода. – Женщине стоит верить. Если к тебе приходит женщина и говорит, что идет в декрет, ей надо верить.

– Ты веришь всем студенткам, идущим в декрет, – покачал головой Змей Горыныч, – и всем ставишь удовлетворительно. Это благородно.

– Да, – сказала Тея‑маленькая, – моя подруга тоже… Ой.

– «Пропустите меня, пропустите, моя подруга без сознания…»

– Я не буду ловить твою подругу, Тея, – сказал Борода.– Я бы половил комаров. Комаров много.

– Чукча не боится комаров. Пора отмечать вхождение Эпикура в национальность.

– Комаров ни к чему, а вот словить бы Кондора…

– А товарищ Кондор на конференции уже которые сутки, – салютовала Тея‑большая.

– Он на конференции с докладом, который готовили все.

– Он сделал правильно, – твердо произнес Змей.

– Он лег на амбразуру за всех, – пробормотал Е. Бучкиц.

– А мы все выпьем за него одного. Мы мушкетеры ректората. Один за всех, все за одного. – Змей Горыныч, сам того не зная, попал в точку.

– Мы делаем все правильно. На поминках все должны быть пьяные. Комар должен быть пьяный. – Борода поставил стакан с водкой на торшер, где клубилась туча комарья. И ничего не пролил. О, жест Эпикурейца!

– Да там вовсе не водка, – скептически уронил Комбрат.

– Недоверие – свойство низких натур, – изрек умный Старший Дипломник. – Борода все делает правильно.

– Борода – руководитель не твоего диплома.

– И Попутчик – руководитель не моего диплома. Тут я смело могу сказать, что он делает все неправильно.

Митюля Попутчик покоился в объятиях Морфея и не нашел больше места поникшей голове, кроме как на коленях у Теи‑большой. Исходя из своих интересов, он покоился правильно, но это шло вразрез с интересами Дипломника. Тея‑большая была светловолосая, худенькая, напоминала средневековую пани полячку. Тея‑маленькая, по возрасту на полгода младшая, имела наоборот темную стрижечку и синие глаза и напоминала болгарку. Но это же все славянские народы, они очень родственные…

Глядя на них, можно было спорить: больше ли у Теи‑большой ума, чем у Теи‑маленькой красоты. Но для выяснения пришлось бы применять плавающий индекс – или идентификатор? – ибо они обе были красавицы и умницы. И вообще, они были неразделимы и даже голову Митюли несли по очереди. Не срывая графиков сдачи чертежей и расчетов, умели внести гармонию даже в такую рутину, как затянувшийся банкет.