Бремя неспящих

Ольга возвращает упавшую штангу на место. Изменяет наклон скамьи. Почти без перерыва делает три подхода подъёмов на пресс: с десятикилограммовым диском на груди, потом пятнадцати‑ и двадцатикилограммовым. Последние повторения даются особенно трудно, брюшные мышцы словно в огне. А рожала она легко. «Как королева», шутили акушерки. Да уж, королева… Вот только остались эти уродливые растяжки, от которых она так и не смогла избавиться. Она сбрасывает прорезиненный блин на пол. Моя бедная девочка… в чём ты была виновата?.. Не думать! Несмотря на жгучую боль в прессе она выполняет ещё несколько подъёмов без отягощения.

Восстановив дыхание и попив минералки, она направляется к тренажёру. Сосредоточившись на выполняемых движениях и работающих мускулах, делает по три изнуряющих подхода на каждую группу мышц, с минимальными перерывами.

Топик и шорты – хоть выжимай. Старинская совершенно измотана – с трудом может поднять руку или ногу. Минут десять она сидит, допивая воду и глядя в фиолетовый сумрак. И вновь вспоминает о своей деточке. О белокурой девчушке пяти лет, чья кровь, перемешанная с мозгами, забрызгала матери лицо. И в кого только у неё были такие светлые волосы?.. Ольга даже не успела закричать – следующая пуля попала ей под левую грудь, пробив лёгкое. Теряя сознание, она смотрела на то, во что превратилась её говорливая дочурка. Разве может человек после такого остаться тем, чем был?..

Не думать!

Превозмогая усталость и тянущую боль в мышцах, Старинская ложится на скамью и выполняет подъёмы ног. Чётко и медленно. Не думать об этом! Это было давно. Время не повернуть вспять. Виновные наказаны. Жестоко наказаны – её собственной, недрогнувшей рукой. Думай об утомлении! Думай о растущих мускулах! Тебе больше ничего не остаётся. Ноги медленно поднимаются, потом опускаются. Ещё раз. Ещё. Ещё.

На сегодня достаточно. Ольга поднимается; покачиваясь от изнеможения, выходит в тускло освещённый коридор и идёт в душ. Включив в душевой свет, она щурится и негромко чихает. Надо и здесь сделать свет поприглушённей.

Квадратная душевая раза в два с половиной меньше спортзала. Некрашеные бетонные стены и потолок, отсыревшие от влаги, пол выложен белой керамической плиткой без узора. Здесь всё простое и только самое необходимое. Вся сантехника – старая, советская. Над треснувшей, посеревшей от времени раковиной небольшое прямоугольное зеркало без оправы. На подзеркальной полочке два куска туалетного мыла в двух частях одной и той же розовой мыльницы, шампунь и гель для душа.

Ольга Старинская разувается. Непослушными пальцами стягивает с себя насквозь пропитанную потом одежду, бросает топ и шорты на пол. Опершись ладонями о раковину, смотрится в зеркало. Карие глаза глядят холодно, жёстко и безжалостно – этого взгляда не могли выдержать самые безбашенные отморозки. Чистая, свежая, слегка смуглая кожа (один из её далёких предков – обрусевший татарский князь), сейчас лоснящаяся от пота. Ни единого пигментного пятнышка, ни одной морщинки. Кто бы ей дал сорок два года? Тридцать от силы. Старинская не считает себя красивой – и никогда не считала. Правильные черты лица, хорошая, чистая кожа и пропорциональная фигура – но не красавица. Не родись красивой, а родись с тесной вагиной, усмехается она.

Ольга встаёт под душ. Подставляет голову под горячую, почти обжигающую струю воды и закрывает глаза. Теперь она думает о нём. Об этом непостижимом существе. О своей заочной любви к нему. Странной, аномальной любви. Она даже не видела его воочию – только несколько не очень чётких фото‑ и видеокадров. И всё‑таки она уверена, что он – необычный, благородный, удивительный субъект. Возможна ли такая любовь? Может быть такой любовью Петрарка любил свою Лауру? И вообще, уместно ли в этой ситуации само это слово – любовь?

Это странно, но Старинской кажется, что рядом с ним она сможет начать жизнь заново. И если не забыть прошлое, то хотя бы смириться с ним. Как бы то ни было, она не должна позволить, чтобы его уничтожили.

Ольга щедро наливает в ладонь гель, пряно пахнущий травами. Не спеша, плавно мажет шею, плечи, руки. После тренировки мышцы налиты кровью и приятны на ощупь. Теперь она втирает гель в мускулистые ягодицы – с силой, всеми пальцами. У неё около года не было мужчины – и её это совершенно не тяготит. Она обеими ладонями охватывает груди, зажимает соски между указательными и средними пальцами. Она представляет, что это делает он, своими нечеловечески сильными руками. Дрожит и тяжелеет нижняя часть живота – там, где заканчиваются лобковые волосы. Она крепко сжимает мощные бёдра. Левая ладонь скользит по груди вниз, к рёбрам, и задевает шершавый рубец от пули. Возбуждение в один миг сходит на нет.

После смерти дочери Старинская перестала испытывать оргазм с мужчиной – даже если ей очень этого хотелось, и она помогала себе пальцами. Она как и раньше быстро возбуждалась, выделялась обильная смазка; она получала удовольствие от фрикций, но кончить не могла. Лишь в одиночку ей иногда удавалось сделать это – крайне редко и только после долгих, кропотливых усилий.

Она смывает гель с тела. Не выходя из‑под душа, без мыла застирывает топик и шорты. Встряхнув, вешает их на металлический полотенцесушитель. Выключает воду. Вытирается широким вафельным полотенцем. Завернувшись в полотенце, идёт к себе в келью.

Старинской хочется выпить. Она много, пожалуй даже слишком много пьёт – особенно в последнее время. Хотя это её ни в коей мере не беспокоит. Поднятие тяжестей и водка помогают ей не думать. Придя к себе в келью – это помещение, как и все остальные помещения бомбоубежища, с некрашеными бетонными стенами и высоким потолком – она облачается в лёгкий пёстрый халат искусственного шёлка. Съедает три крупных банана и выпивает заранее приготовленный протеиновый коктейль. Открывает старый, обшарпанный холодильник «Юрюзань»: три пластиковых бутылки минеральной воды, несколько упаковок апельсинового сока, головка сыра, фрукты; остальное место занимают полулитровые бутылки «Старой Москвы». Достаёт из морозилки початую заиндевевшую бутылку. Почти доверху наполняет водкой высокий барный стакан. Добавляет апельсинового сока, слегка перемешивает указательным пальцем. Выпивает до дна несколькими большими, долгими глотками. Наводит новую порцию. На этот раз добавляет пару кубиков льда.

Ольга ложится на низкую широкую деревянную кровать с металлической спинкой в изголовье. Ставит стакан на тумбочку, рядом с телефоном. Разум начинает приятно заволакивать алкоголем. Раскидывает руки и ноги и какое‑то время лежит так, расслабленно, глядя в бетонный потолок. Надо сделать пару звонков. Она с неохотой садится, опершись спиной на подушки. Отпивает из стакана. Снимает телефонную трубку и набирает номер.

– Да, – грубо раздаётся на том конце провода.

– Это Старинская, Сергей.

– Здрасьте, Ольга Ильинишна, – резкий, чуть с хрипотцой голос сразу же мягчеет. Сергей Стародуб, один из самых лучших и преданных бойцов Старинской, живущий с ней в бункере. Сейчас он находится от Ольги в нескольких десятках метров, но ей не хочется его видеть.

– Какие новости?

– Чудик… то есть, Чудов ваш, в Видное ездил. К Жуку.

– Жуку?..