Бремя неспящих
– Погоняло такое. Фрумкин его фамилия. Фармазон[1]. Паспорта тоже делает липовые… в основном. Ну и так, другие документы, удостоверения там, печати. Ничем таким не брезгует. Под Вованом Мерзляком ходит.
– Чудову понадобился новый паспорт?
– Хрен его знает.
– Навестите с ребятами этого Фрумкина. Поспрашивайте. Но ненавязчиво, постарайтесь по‑мирному. Нам с Мерзляком проблемы не нужны.
– Сделаем, Ольга Ильинишна.
– Что потом делал Чудов?
– Да ничего такого. По Видному шлялся до ночи, потом машину поймал, поехал обратно в ***во. Тут мы его пасти перестали…
– Я же не однократно просила вас по возможности не употреблять жаргонизмов, – морщится Старинская. – «Погоняло» легко заменить на нейтральное «прозвище», «пасти» – на «следить», «фармазон» – фальшивомонетчик.
– Ну…
– Ладно, бог с этим. Слежку пока не возобновляйте. Что там с Нижним Новгородом?
– Работают ребята.
– С ментами… – Старинская прокашливается, – договорились?
– Не со всеми. Несговорчивые есть. Но всё под контролем.
– Не скупитесь; всё делайте как обычно.
– Всё под контролем, – повторяет Сергей.
– Что‑нибудь ещё?
– Да нет, вроде… а вы, Ольга Ильинишна, это… чё ж сами не зашли? – смущённо произносит Стародуб, что совершенно не вяжется с его грубым, циничным характером. – В смысле, почему звоните?
Сергей относится к своей хозяйке почти с благоговением; Старинская даже подозревает – и не без оснований – что он в неё безнадёжно влюблён. Несколько раз она занималась с ним сексом. Ольга предпочитала, чтобы он брал её сзади – лёжа или на четвереньках – так она не видела его лица и могла сосредоточиться на своих ощущениях. Этот прожжённый бандит был очень нежен: целовал ей спину и шею, хотя Ольге, хотелось наоборот, чтобы он трахал её, грубо и со злостью. Сергей старался, как мог; однажды, из странной жалости, она даже сымитировала оргазм. У Стародуба удобный, недлинный и толстый член, но в остальном он слишком соответствует своей фамилии – Старинская решила не продлевать близкие взаимоотношения; он всё понял и не стал настаивать, однако не терял надежды.
– У меня дела, Сергей, – отвечает она сухо. – Не беспокойте меня без необходимости. До свидания.
И опускает трубку.
Тоже мне, Сирано де Бержерак. Две отсидки, больше тридцати жмуриков на совести. Старинская усмехается. Хорош герой‑любовник. Она пьёт водку с соком. Лёд в стакане растаял. Надо бы позвонить бывшему… Да, надо. Хоть это, наверное, и бесполезно. Подумав, набирает номер.
– Это Старинская.
– Здравствуй, Ольгуня. Давненько не объявлялась. Я уж и не думал…
– Давай отложим милые беседы до следующей жизни, Фениалин, – говорит Ольга ледяным тоном. – У меня к тебе просьба… или… впрочем, как тебе угодно. Ты, как я поняла, хочешь убить его?
– Хочу и сделаю. И не только его. Я сотру с лица земли эту мерзость – всю, которая ещё осталась.
– Побереги высокий штиль для ближайшей стрелки, дружочек, – сардонически ухмыляется Старинская. – Говорю тебе серьёзно: оставь его в покое.
– Это что, угроза? – бывший муж начинает злиться. – Ты мне угрожаешь?
– Скорее это предупреждение. Но называй, как хочешь.
– Брось эти глупости, Оля, – голос Виктора Фениалина вновь становится мягким. – Он же не человек. Он же… неужели ты сама не понимаешь? Ты что, хочешь жить с… с этим существом? Заниматься с ним любовью?..
– Да.
– Ты не в себе, Оля.
– Очень даже может быть. Более того: скорее всего, ты прав. Я не в себе, а ты занялся не своим делом.
– Как знать. Но я всё равно уничтожу его.
– Я тебе не позволю. И помни: не стоит меня недооценивать… и его тоже, кстати говоря. А что касается меня… если будет нужно, я выстрелю тебе в лицо не раздумывая. Уж поверь.
В голосе бывшей супруги звучит такая решимость, что Фениалину становится жутко.
– Ты не в себе… – растерянно повторяет он. После паузы говорит почти умоляюще: – Ты бы вернулась ко мне, а, Ольгунь? Я до сих пор люблю тебя.
– Немного мелодраматично, ты не считаешь? – Ольга просто истекает сарказмом.
– Я серьёзно. Мне не хватает тебя. Я на самом деле люблю тебя.
– А я тебя – нет, – безжалостно отрезает Старинская. – И, скорее всего, никогда не любила. Это ошибка, что я вышла за тебя замуж. А уж рожать от тебя…
– Не говори, так… то, что произошло, было нелепой… – Фениалин запинается, подыскивая нужное слово, – ужасной случайностью.
– Ты знаешь, Фениалин, мне кажется… нет, я уверена, что это вовсе не случайность. Что‑нибудь подобное всё равно бы произошло – раньше или позже.
– Ты не можешь, этого знать.
– Конечно. Зато я знаю и помню в мельчайших подробностях, что произошло. Без «бы», Витюша.
– Но надо ведь жить дальше…
– Да иди ты на х*й! – говорит Старинская с ненавистью. – Короче, слушай сюда. Я поняла, что ты не оступишься. Но знай: я тоже не отступлюсь. Пока жива, я буду защищать его. Если ты убьёшь его, я сделаю всё возможное, чтобы убить тебя. Помни, Фениалин.
– Не надо так, Оленька… Мы ведь были счастливы когда‑то. Помнишь…
– Мы не были счастливы. Это была иллюзия, призрак… да, именно так: иллюзия счастья.
– Может быть счастье и есть иллюзия.
– О, да ты философ, ёб твою мать! Может быть. Может быть наш брак иллюзия. Смерть Дашеньки – иллюзия. Может быть. В последние годы я убеждаюсь, что может быть всё, что угодно. Даже то, чего быть не может. И если даже вся наша жизнь иллюзия, мне от этого ничуть не легче.
– Ты ведь не такая на самом деле, Оля… это… это маска.
[1] * Фальшивомонетчик (банд. жаргон).
