Бродячие псы философии. Роман в рассказах

«А что? – кричит косолапый. – Верьте старому Витту. Потому что в начале было Слово, а после Слова было дело, а дело тут всё в том, что пока вы в три погибели гнётесь, есть на краю моря земля обетованная – реки там молочные и берега медовые. Лежи на печи, пузо чеши, а свиной окорок бац и перед носом очутился – жри не хочу. А махнул другой рукой – любой хавчик с неба посыпался. Пойдёте за мной в края те чудесные?»

«Как не пойти», – закричали мы, а сами танцуем всё пуще и пуще и весело нам и легко. Собрали жён, детишек, скарб наш незатейливый и двинулись в путь, ритма танцевального не замедляя.

Который год уж бредём, землями пустынными и берегами морскими, Витта нашего славного след давно простыл, слыхали, будто генуэзцы его повесили, а он на рее всё дергался, дотанцовывая до последнего.

Да и хрен с ним, с этим Виттом, прости Господи, нам и так прекрасно. Вольные мы теперь, бесшабашные, знай себе танцуем и в ус не дуем. Жаль только, что крысы и змеи все в окрест разбежались, чуют гады ползучие, что мы их сожрать хотим.

 

НЕобратимость

 

Бес спрятался за крестом. Зато не дует, подумал он, жаль, крыши нет, укрыться от непогоды.

Крест стоял в поле, а бес жил в норе. Строго говоря, никакой необходимости жить в норе у беса не было, в округе и так все его боялись, но традиция, блин, важнее комфорта: бесовское отродье испокон веков пряталось по норам, с того занюханного дня, когда Саваоф установил свои порядки. Вылезали изредка, пошалить в чулане у богатого буратины или девок в бане ежовой рукавицей за задницу схватить. Но в основном – в темноте, в покое, в меланхолических размышлениях.

Поэтому нашего беса следовало назвать паршивой овцой. Не сиделось ему в нирване, к кресту он давно присматривался, принюхивался, и, наконец, решил поменять место жительства. Никаких дальнейших конкретных планов у него не было.

Скучая, бес зевнул и от безделья принялся полировать крест.

«Здорово, кучерявый!» – крикнул проходивший мимо Пан. Пан выглядел странно, обычно он голышком скакал по округе, выставив на обозрение большой и толстый дрын, который полагал главной своей достопримечательностью, но сегодня его косматую голову украшала раввинская ермолка.

«Здорово, идолище языческое! – развеселился бес. – В иудаизм подался?»

– Туристка из Израиля в гости заходила, – объяснился Пан. – Очень заводная Рахиль. Я, признаться, упарился. Вот шапочку подарила, сказала – на вечную память.

– Ты уж побереги себя, – сказал бес. – Здоровье, его, знаешь, не купишь. Что нового в мире?

– После обеда учителя математики собираются на кресте распять, – сообщил Пан. – Верно, к дождю.

– Да как же, – саркастически заметил бес. – Когда на прошлой неделе начальника гаража распяли, тоже вопили, что к дождю. И когда в начале июня бухгалтершу Розу сожгли, тучки по небу походили и фиг вам – ни капельки не пролилось. Засушливое какое лето в этом году.

– Роза была хороша, – вздохнул Пан. – Жаль её. Дикий у нас всё‑таки народ, суеверный.

– Да уж, – согласился бес. – Не стремятся к культуре. Я тут почтовый ящик вскрыл, хотел газеты почитать, сплошная реклама стирального порошка.

– Куда катимся? – сказал Пан. – Ладно, пойду сосну.

Бес уселся на землю рядом с крестом и закурил. Издалека донеслись крики. «Учителя вяжут, – догадался бес. – Сейчас изваляют в дерьме, нахлобучат на голову учебник и потащат на крест. Дичь, конечно».

Он посмотрел вверх. Саваоф развалился в небесном троне и лениво ковырялся трезубцем в зубах.

– Чего тебе, бес? – спросил бог.

– Может, обойдёмся сегодня без кровопускания?

– Может быть, – ответил Саваоф. – Сам знаешь, я не очень‑то при делах.

Бес обмахнул хвостом пыль с копыт: «Как обычно. У нас как до дела дойдёт, вечно все не при делах. Земля сама по себе, что ли, вертится?»

Крики стали приближаться. Бес аккуратно потушил сигарету о землю.

«Пойду в нору, – подумал он. – Там переночую. Завтра зайду к Петру, камнями разживусь. Построю ограду вокруг креста, не бог весь что, конечно, но всё же дом».

Он превратился в ящерку и пытливыми глазками посмотрел на учителя, которого распяли на кресте.

– Извини, – негромко сказал бес. – Я уж точно не при делах. Завтра тебя похороню. Когда шумиха уляжется. Может, и правда дождь пойдёт?..

 

Крылья ветра

 

Я играю на пиле. Фома стучит поварёшками по кастрюлям, Гефест звенит на молоточках, Адипа раздувает меха. Мардук обычно стоит на ушах и отбивает грязными пятками ритм. Павел, он у нас шибко умный, блаженно мяукает и иногда урчит животом. Всё время не в такт, зараза, но мы не привередливые, и так сойдёт. Самый хитрожопый из нас Индра, вообще ничего не делает, только сидит в сторонке в позе лотоса, улыбается пространно, но без него нас почему‑то никуда не пускают.

Все вместе мы – сводный оркестр имени принцессы Кибелы, дочери земли и огня.

Обычно нас зовут на похороны. Считается, что усопшие души под наш аккомпанемент лучше отчаливают в мир иной. Не знаю, души, они неразговорчивые, ни разу ничего не сказали. Нет, вру, однажды душа одного лютого француза развонялась и потребовала, чтобы мы сыграли «Марсельезу». Мардук встал на ноги и громко пёрнул. Стыдоба, чурка вавилонская, хорошо, что никто ничего не понял.

Время от времени в наш дружный коллектив пытаются добавить посторонних. Как‑то пришёл певун, Геракл зовут, здоровый как слон. Как заголосил, у нас чуть перепонки не лопнули. Павел похлопал его по плечу и рекомендовал переквалифицироваться в грузчики. Может, и сменил профессию, мы его больше не видели.

По выходным послушать нас слетаются боги. Покачиваются на ветках, хлещут амброзию, умный вид делают. А мы отрываемся. Фома стучит, Адипа раздувает, Мардук на ушах скачет, Павел проповедь речитативом читает, даже Индра из нирваны выползает и головой покачивает. Гефест, как разойдётся, в пляс пускается, хоть и хромой. Ну, а я играю на пиле.

В месяц гекатомбеон занесло нас на свадьбу к багдадскому падишаху. Падишах парень наглый, вчера жену похоронил, сегодня на новой женится. Надрались мы конкретно, тем более что вокруг сплошные мусульмане, не пьют. Играем практически на автопилоте и тут с неба Эол свалился. Эол, он из конкурирующей фирмы, где всякие Бореи заправляют. Мы конкурентов недолюбливаем, и по экономическим соображениям, и вообще: мы всё‑таки с музыкальной грамотой знакомы, а у этих сплошная стихия, оно, может, и неплохо, но не каждый же день.