В твоих руках и Цепи станут Жемчугом
– Это не обязательно. – улыбнулся юноша, щеткой счищая разводы на мраморной крышке, – Пусть я не знал ее лично, но мне кажется… что мы очень близки. Мне кажется, они бы очень подружились с мамой…
– Все может быть. – пожал плечами Алоис, вновь берясь за метлу. – Она бы очень гордилась тобой.
– Дедушка… – голос Германа вдруг стал серьезным, резко оборвав теплую беседу. – Можно я кое‑что спрошу?
– Ну… ну конечно, спрашивай.
– Когда я читал книги в комнате бабушки… – начал Герман, окуная щетку в мыльную воду и снова возвращаясь к чистке, – я нашел некоторые ее личные записи… Я знаю, нехорошо так делать… но…
– Ты их прочел?.. – с тенью надежды в голосе поинтересовался Алоис.
– Да… немного. – смущенно признался юноша, – Бабушка была удивительной женщиной, я всегда это знал, но в последние дни перед тем, как она уехала к дедушке в Гамбург… с ней что‑то случилось. Что‑то нехорошее…
– О чем ты? – нахмурился мужчина, облокотившись на метлу.
Он никогда не решался трогать дневники своей сестры, лишь спасал их от праведного гнева отца, когда тот сметал все на своем пути. А теперь… он будто чувствовал, как из‑под тяжелого занавеса тайны ее гибели начинает дуть легкий ветерок. И боялся его вспугнуть…
– Трудно разобрать… До этого записи четкие, аккуратные, но потом… там лишь какие‑то обрывки, почерк рваный, дерганый… Что‑то про Францию и Баварию, какие‑то замки, обитель демонов… Она всегда была лаконична, когда писала о магии, но там… там какое‑то безумие…
– А еще… – кивнул головой Алоис, нахмурившись пуще прежнего. Он, как и все в доме, слышал, как она кричала по ночам, как шуршала бумагой при свете дня, но, как и все, не мог разобрать ни слова, кроме…
– Кто такой Исаак? – вдруг спросил юноша, склонив голову на бок, будто убежденный, что Алоис наверняка должен знать ответ на этот вопрос.
– Понятия не имею, дружок… – усмехнулся он в ответ, пожав плечами. – Она писала что‑нибудь об этом?
На что Герман лишь достал из кармана сюртука записную книгу, раскрыв ее на заложенной странице, развернув в сторону двоюродного деда.
– Господи Боже…
«Айзек… Айзек… Прошу, Господи… Где ты… Айзек… Исаак… Нет… Нет… Помоги ему, Господи… помилуй… Айзек… Айзек… Прошу, Господи… Где ты… Айзек… Исаак… Нет… Нет… Помоги ему, Господи… помилуй… Айзек… Айзек… Прошу, Господи… Где ты… Айзек… Исаак… Нет… Нет… Помоги ему, Господи… помилуй…»
– И так до последней страницы… – вздернул бровь Герман, убирая дневник на место, – Признаться, я никогда не был суеверен, но… от этого у меня волосы дыбом встали. Потому я и решил… спросить, может ты что‑нибудь об этом знаешь…
– Хм… – Алоис закрыл глаза, обдумывая сказанное племянником.
Он знал, что этот день рано или поздно наступит, но даже в самом бредовом сне не мог представить, что все будет именно так. И глядя в горящие от жажды истины глаза Германа, он понял, что на этот раз ему не сбежать, скрывая рваные обрывки нитей, ведущих в никуда. Тянуть дальше смысла просто не было.
– Знаешь, малыш… кое‑что, наверно, знаю. Иногда все бывает совсем не так, как нам кажется. Тогда нам всем было нелегко, и мы всерьез опасались за ее здоровье. Эта тема была запретной для нас долгие годы, мы даже не знаем, как прошли ее последние дни и было ли это причиной ее внезапному исчезновению. Я не знаю, как именно это связано с ее смертью, но почему‑то уверен, что беда не приходит одна… Отложи щетку…
Обойдя саркофаг кругом и встав в изголовье, Алоис обхватил крышку по краям, пытаясь сдвинуть в сторону. Много раз до этого он пытался повторить проделанное Виктором в ту ночь, но не мог и ума приложить, каким образом он смог так легко поднять мраморную плиту, когда, чтобы только сдвинуть ее, Алоису приходилось надрывать спину в тщетных попытках. Но в этот раз на помощь ему подоспел Герман.
– Как холодно… – вздрогнул юноша, вскользь заглядывая внутрь, как смотрит вниз канатоходец, стоящий над бездной.
– Я тоже тогда так подумал… – ухмыльнулся мужчина, тяжело дыша облокотившийся на чуть сдвинутую крышку. – Ты читал о Викторе, полагаю?..
– О да. – закивал Герман, прижав руку к груди, где хранился дневник, – Она невероятно любила его.
– А что еще она о нем писала?.. – как бы между прочим поинтересовался Алоис.
Личность его наставника всегда вызывала у него больше вопросов, чем побуждала к ответам, он видел, как близка с ним была его сестра, пусть причин этому он так и не выяснил. Потому, пытаясь выехать на чувстве ностальгии и сопричастности, он решил выведать у Германа хоть немного из того, что составляло суть тайн его детства.
– Много всего… – уклончиво ответил Герман, – Как он обучал ее наукам, сопровождал на приемы…
