Челноки. Роман
Настя переоделась, подошла и чмокнула бабушку в щёку.
– Я к Тане зайду. Мы на танцы пойдём.
– Танька‑то теперя одна в дому за хозяйку осталася. Мать на неделю в Москву к сестре укатила. Тожа, как муж помер, непутёвой сделалась. Так что ты долго‑то с ней не засиживайся. Чтобы я до ночи в окно не гляделась. И себя блюди, – деланно строго сказала Анна Михайловна.
– Нет‑нет. Мы всё равно к нашему дому придём, на лавочке посидим.
– Ну, ступай, ступай, – сказала Анна Михайловна и перекрестила внучку.
Настя глянула в зеркало, одёрнула платье и вышла за порог. Вечерний воздух закружил голову, наполняя грудь свежестью и готовностью к счастью. Она с опаской поглядывала на капли росы, обильно усеявшие стебли и лепестки, стараясь идти по центру тропинки, чтобы не замочить свои белые туфельки. Ночью ей приснился странный сон. Она долго шла по залитой солнечным светом дорожке и вдруг очутилась в зале, разделённом толстой каменной стеной на две половины. Плача от бессилия, она сжала пальцы в кулачки и принялась стучать по холодному массивному препятствию, но стена поглощала звуки, и ей стало очень страшно. Проснулась она в полной темноте, прижимая сжатые кулаки к холодной стене…
Таня поджидала её на крылечке своего дома.
– Настюша, привет!
– Привет, Татьяна!
– Что, пошли? – Девушка спорхнула вниз, подхватила её под руку, и они зашагали мимо высоких лип в сторону автострады, к большому старинному зданию. Когда‑то это была церковь. Лишённая куполов и внутреннего убранства, она была переделана под дом культуры. Узкие зарешеченные окна и толстые стены всё ещё продолжали веять покоем и стариной. Электрические лампочки света давали недостаточно, поэтому внутри всегда царил полумрак. У входа их остановил белобрысый паренёк Витя Афонин: он шутливо раскинул в стороны руки и попытался обнять Анастасию.
– Цветочек ты мой ненаглядный… дай подержаться…
Татьяна сразу же осадила кавалера:
– Щазз… Цветочек, да не твой. Убери руки.
Она бесцеремонно отодвинула парня в сторону, и девушки вошли под куполообразные своды. Витёк пропел им вслед:
Ничего на свете лучше нету,
Чем скрипеть кроватью до рассвету.
Все его старания обратить на себя внимание остались незамеченными – девушки прошли в танцевальный зал через небольшое фойе. Трудно предположить, для чего раньше служило это место. Сейчас, развалившись на стульях, здесь обосновались местные авторитетные молодые люди. Дом культуры стоял на окраине Коровино, и парни этого соседнего села составляли костяк наблюдателей за теми, кто приходил на танцы. Ребята из Настиного Заречья места в фойе занимали редко. Так повелось, что из‑за отдалённости и малочисленности своей деревни, на танцах они появлялись позже и нравом отличались более спокойным, нежели коровинские. Но до стычек дело иногда доходило.
Когда Настя с Татьяной прошли мимо, Колька Воронин – самый авторитетный из местных, склонился к своему приятелю Борьке Сытикову, невысокому чернявому пареньку.
– Видал, Настюха Волюсанова как расцвела? Вдул бы ей?
– С ней агроном зареченский ходит. Зайкой называет.
– Кем? Кем? – насторожился Колька.
– Зайкой, – уточнил Борис.
– Ни… хренасе, зайчик? – удивленно бросил Ворон. – Её уже дрючить пора. Давай ему вечерком накатим по полной. Может, он от неё отстанет?
– Зареченские за него впрягутся. Разборки начнутся.
– Как хошь. А я Таньку Репнину сёдни сниму. Она безотказная, – сказал Ворон и посмотрел на коровинских парней, поводя широкими плечами. Под короткими рукавами его рубашки бугрились мощные мускулы. – Всем ясно, что я седни Таньку Репу забиваю.
– Да кто против‑то, Колёк, – поддакнул Лёха Пышонков, угодливо называя местного авторитета уменьшительным именем. За глаза Кольку прозвали Вороном, иногда обзывали даже ВорОной, но в глаза назвать по кличке никто не осмеливался.
– А Борька со мной пойдет. Она и двоим даст, – сказал Ворон и ещё раз оглядел коровинских.
Татьяна и Настя присели в затемнённый угол на свободные стулья. Со сцены полилась медленная танцевальная мелодия. Из царившего вокруг полумрака появился, радостно улыбаясь, молодой человек. Глаза у него светились озорным светом. Правильные черты лица украшали кудрявые тёмно‑русые волосы. Он кивнул Тане и, опустив голову, протянул руку Анастасии.
– Мадемуазель, вы разрешите?
Она поднялась и шутливо сделала реверанс. Он тут же подхватил ее, придерживая за талию. Настя положила руку ему на плечо. Валерий шепнул ей:
– Теперь мы можем и поздороваться…
Настя подняла на него тёмные с поволокой глаза.
– Здравствуй, Валера!
– Здравствуй, зайка! Я так по тебе соскучился. Как ты провела сегодняшний день?
– В делах и заботах. Помогала бабушке по хозяйству и готовилась к отъезду, скоро в институт на учебу, – вздохнула она.
– Что, неохота?
Настя, молчаливо соглашаясь, кивнула.
– Ещё, ты знаешь? – не отводя взгляда, возбуждённо заговорила она. – Ночью мне приснился странный сон. Я шла по тропинке, было так хорошо и светло на душе и вдруг, оказалась в большом зале. В нем всё было белого цвета – пол, стены, потолок, окна, стулья. Он был перегорожен на две половинки, а передо мной стояла белая кирпичная стена. Я начала изо всех сил стучать по ней. Стало так страшно. Проснулась, лежу на своей кровати и прижимаю кулаки к стене. Я так расстроилась.
– Ты же проснулась у стены. Вот и объяснение, – улыбнулся Валера. – Я снам мало верю. Что было – знаю, что есть – узнаю, что будет – знать не хочу. Так, по‑моему, гадалкам говорят. А у меня тожа целый день дела и заботы: то сеялки, то косилки, то семена… Но они мне разве заменят тебя. Ты послезавтра уезжаешь?
– Да, Валера, каникулы кончились.
– Я тут без тебя с ума сойду.
– Что поделаешь. Потерпи немного.
– Ничего себе немного. Тебе ещё пять лет учиться, – нахмурившись, бросил он.
