Чистый бор
Другие передают друг другу блокнот, который возвращается к Луканину. И он черканул. Верхнюю страницу Шрамков отрывает и отдаёт поварихе, а нижняя – у него под копиркой.
– Это ты здорово, – не отвертятся, – Иван на удивление не ест: редкой мощи похмелье!
Несмотря на заявку, наверняка отданную поварихой, ремонтников нет, как нет. Ивану не удался ремонт на холоде, да трясущимися руками. Пришлось им с Ильёй вывинтить свечи зажигания. Грязные, пора менять.
– Я намедни менял! – И, вправду, как он говорит, «дефехт».
– У тебя есть запасные?
– Уже нет, – ответ‑перегар.
У Ильи были. Трактор ожил. Иван прав: дефект! А у Луканина недовольное лицо; уши, будто выросли. Работает и в этот день хило, Генка Голяткин поставлен на валку. В итоге объём нормальный. Едут с работы – считают будущие деньги.
У конторы они выходят из автобуса, а Шурка Микулова вопит:
– Говорю: не ходи! Горе какое, Ванькя! Ты меня во гроб вгонишь! – она говорит: не «Ванька», а «Ванькя».
Николай спрашивает:
– А куда он?..
– Ко сезонникам в барак! В «Бригантину»! – и ответ криком.
Иван удаляется нетвёрдой иноходью.
Жена Ивана – к дому. А они – к вертолётному полю. На краю барак, с того времени, когда вертолёты тут не летали. Первое в Улыме рабочее общежитие. Над дверью: «Бригантина». Окна светятся, из труб дым. Иван – внутри.
На лицах Ильи и Гришки понятливая таинственность. Чистякова ворчит, мол, «чё ты опять надумал». Но они не уходят, имея опыт: «надуманное» влияет на их работу, на их деньги.
Не радио! Вживую играют на баяне.
Знакомый голос поёт знакомую песню:
«По диким степям Забайкалья,
где золото роют в горах,
бродяга, судьбу проклиная,
тащится с сумой на плечах…
Бродяга к Байкалу подходит,
рыбацкую лодку берёт
и грустную песню заводит,
о родине милой поёт…»
– Вы к кому‑то? – Комендант, чернявая тётка, кладёт дрова в печки, топки которых выходят в коридор.
– Кто у вас тут так играет и поёт? – ведёт диалог Николай.
– Та один местный… Он поёт, а ему водка льют…
– Ну, такому и деньги не жалко.
– Ни, динех ему не дають. Только водка. Льють один стакан, второй, потом он падёт пьяной… Динех самим нада. Жёны, дети дома, далеко.
Идут от барака, голос Ивана им вслед:
«Бродяга Байкал переехал,
навстречу родимая мать…
“… ах, здравствуй,
ах, здравствуй, мамаша,
здоров ли отец мой и брат?”
“Отец твой давно уж в могиле,
сырою землёю зарыт,
а брат твой давно уж в Сибири
давно кандалами гремит”…»
Как рыдает этот голос! Как душу выворачивает!
– Был парень у нас в Шале, душевно пел, да петлю накинул, – вздыхает Евдокия.
– И этот может… – В книге по психологии алкоголики приравниваются к самоубийцам.
Соседская бабка вымыла дочек. Он даёт ей два рубля, но она не берёт. Навязывает картошки. Её дети – в городе, а ей некуда ехать. В Улыме надо вкалывать, пенсия не очень, хоть и северная. Но эта – одна версия, по которой Наталья Гавриловна Неупокоева продолжает тут жить.
Думает Николай о собригаднике Иване Микулове. Как поёт, как душу выворачивает!
Утром – телеграмма. Явление в Улыме редкое. А то и неприятное. Почтальонка, укутанная, протянув склеенный вдвое листок, подаёт карандаш, велит расписаться. Переговоры! Больница! С Ираидой что‑то в реанимации! оттого и берут эти подписки: ответственность – на близких!
С невероятной скоростью одевает дочек. Отводит их, и – на станцию, где телефон.
Холодно, ясно, утреннее небо мерцает звёздами. И маленькие выглядят яркими. Внезапная тишь. Ветра нет. Удивительно. Хорошо бы понять тайну и в природе, и в людях. Но думать о таком некогда. Увидев тёплый квадрат окна в станционном домике, ощутил утрату чего‑то или вину перед кем‑то за несовершённое.
Волнуясь, нетерпеливо дёргает ручку двери, обитой войлоком. Подаёт телеграмму.
– Обождите маленько, – телефонистка эта с гонором.
Она недавно из деревни. В её представлении тут – одни улымские «медведи». Он наблюдает, как она втыкает в гнёзда проводки, как выкрикивает в наушники: «Дежурненькая, дежурненькая, давай Надеждинск…» Телефонистка добралась до больницы.
– Войдите‑ко в кобину!
…не голос той врачихи, сообщившей об «удачной операции», назвавшей Ираиду «Шураковой».
– Ида, ты?! – горячая радость.
– Привет, Кольша. Операцию отменили. Будут делать переливание крови. Дают лекарства. Когда домой, телеграмму дам.
– Как отменили?
– Профессор говорит, не надо.
