Чистый бор

Он ждал от Катьки каких‑нибудь дополнений на эту тему, но она промолчала. Дома хлопотала у плиты, а потом ушла первой и дверью барзнула. Не войти ли к ней, не вдарить ли за рыжего? Какое‑то время Луканин бессильно ругается матом.

 

Мы все друг другу не чужие (Шрамков)

 

К мастеру хотел идти вдвоём с Луканиным, но тот упёрся.

– Доброе утро, Александр Васильевич, – руку для пожатия, тет на тет, как говорят французы.

Позднышев нехотя пожимает, а сам глядит: чего, мол, надо?

– …а надо нам Микуловский трактор на диагностику. В нём какой‑то дефект, как говорит Микулов. Что‑то с двигателем. На холоде не поймёшь. Мою заявку видел? – на «ты»; садится в одинокое кресло и глядит, не мигая, в мигающие глазёнки.

– Видел, видел… меморандум: двенадцать подписей, – кривит лицо влево, а так как оно немного кривоватое, то при такой мимике выпрямилось. – Днём увезём.

– Но я не по этому делу.

– А по какому? – и – к выходу из этого кабинета, который как бы и не его кабинет.

– Как ты говоришь, «меморандум»? Будет второй. О ликвидации бригады.

Лицо мастера кривеет вправо.

– Поднимайся, – будто не хозяин в этом кабинете и не на этой должности.

– Я не спешу, – Шрамков глядит так, будто прицеливается, с какого бока ему врезать. – С этим укрупнением бригады, ты, Саша, напортачил. И у меня идея. Если мы этой бригадой не будем иметь больше, то тогда мне всё равно, кем работать. И я пойду на ту работу, на которую мог перейти в ноябре.

– Чё ты мне грозишь? Идём, говорю, к директору! Новый ТДТ!

– Вот это другая тема, Александр Васильевич! – обратно – на «вы».

 

У Леонида Сидоровича видок: копия – его братец. Вдруг и этот, как куль, лежит иногда? Мимика на темноватом лице: неуверен в правильной работе вверенного ему предприятия.

– Моё мнение, – врёт Позднышев, – у них никакой работы не будет, пока не дадим им другой трактор.

Шрамков с ним рядом у стола. От фермера так воняет коровой, что он, мывшийся в бане, немного отстранился.

– А Луканин где? Он, вроде, бригадир? – Директор хитро щурит и от природы сощуренные глаза.

– Да не важно, – с наигранным простодушием. Это и его мечта. – Уверяет Шрамков.

– А тот – как? Реально отремонтировать?

– Реально‑реально.

– Днём загоню в ремонт, – директору, а – Шрамкову ехидно: – Но бригадир‑то Луканин. Удаётся ему взаимозаменяемость?

– Да, да, ну, я в делянку…

И Леонид Сидорович в ответ:

– А ты ловкий мужик, Николай!

«Ловкий»? Директор – молодец, такое похмелье, а на работе, как штык! Не пил бы… Оттого и заготовка целиком в руках мастера‑фермера… Если у этого фермера и молоко так воняет, как он сам, то как его пить? Николай молока не пьёт, детям берут в магазине.

 

Вагончик. Бригада. Объявление:

– Иван, это касается тебя. Дают новый трактор.

Лицо Микулова менее бледное, да и с руками нормально. Он не у накрытого крышкой ведра с холодной водой, которую никто, кроме него, в сыром виде не пьёт. Наливают в чайник, который целый день горячий на горячей плите.

– Ну, ты молоток, Петрович! – «Петровича» подхватил у Гришки Сотника.

«Потреблял бы меньше», но, вспомнив директора, обобщил: «Как пьют в Улыме!» И он – в бане. И немало. Надежда, вызванная телефонным звонком Ираиды, выветрилась.

Вслух:

– …а новый (ты не обижайся, Иван Афанасьевич) – Илье.

– Да чё мне обижаться! У Ильи машина без дефехта, а новый, ещё бабка надвое сказала:

 

Всё пропью, гармонь оставлю,

пойду к милой по задам!

По задам, по огородам,

по реке, по броду!

 

Благодарный хохот публики.

– Будем опять работать, применяя взаимозаменяемость, – по инерции весело.

Луканину с трудом далось это длинное слово во время его тронной речи в директорском кабинете. Без этой «взаимо‑мости», как тот выговорил, не выйдет работать непрерывно. Дядя Федя трелюет не так ловко, как Гришка Сотник, например. Тот по хлыстам ходит, как гимнаст по бревну. Как в цирке кольца, – накидывает чокеры, и оттого времени на трелёвку – минимум. Не предполагал, что Луканин так легко согласится на обрубку. Вот бы так – и этот дядька Оградихин.

Прибыл новый трелёвщик. Микулов рад трактору Ильи:

 

Заиграет гармонист,

зашумит вода в реке!

А Шура, моя Шурочка,

да Шура моя дурочка!

 

– Ванькя! Ты меня во гроб вгонишь, Ванькя! – радостно откликнулась его жена.

Днём тихо. Ветер умчал на Вычегон. Над тайгой поднялось небо ледяным потолком.

 

Выходной. На обед пригласил бригаду, а явились только близкие. Самовар. Евдокия – с шаньгами, Илья – с кругом колбасы, Гришка – с поллитровкой… Николай – маринованных грибов, огурцов, помидоров, отварной картошки. Дочка Тимофеева – яблок для детей. И они втроём уходят в детскую. Шрамков зовёт эту девицу, но она отказалась, мол, не голодна. Да и дети накормлены.

– Мы читать будем! – громко уверенно сообщает Настя.

– Нам немного почитают, – с Ираидиными интонациями – Любочка.