Далекое завтра

– Думаешь, твоя особа заинтересует меня? – ещё шире ухмыльнулась Зои.

– Насчёт красивой девушки не знаю, но вот будущего журналиста в её лице определённо должны интересовать такие вещи. Ведь что она делала в аудитории, когда там двое вели очень сложный и откровенный разговор, если не журналистское расследование?

– Ты прав, – коротко кивнула Каплан. Остатки совести неприятно закололи внутри, а нежелание опозориться просто увеличилось до невероятных размеров. – Мне уже интересно.

– Тогда сегодня в шесть?

– Меня устраивает.

– Отлично! – с искренней радостью воскликнул Гафт. Тогда я заеду за тобой полшестого. Пойдёт?

– По рукам, – уже мягче улыбнулась девушка.

 

***

Слеза скользнула по щеке Зои. На переносицу, с неё – на холодный пластиковый лежак. Девушка постаралась согреться, сжавшись до предела, но уже не помогало. Сильная дрожь сотрясала тело, но Каплан не обращала внимания. Сейчас важнее вспомнить как можно больше из прошлого, ведь после каждого нового рождения старые воспоминания становились чёткими и яркими, будто события произошли вчера. Словно кто‑то достал из архива старую потрёпанную чёрно‑белую плёнку и не только отреставрировал её, но и разукрасил по последней технологии. И всякий раз, пробуждаясь, Зои могла заново переживать старые жизни, и в деталях помнить давно забытые моменты. Главное – успеть «вспомнить» их сразу, иначе поблёкнут и растворятся в сознании, а этого она допустить не могла.

И как же так получилось, что существование превратилось в сущий Ад, нескончаемый и бесконечный, жестокий и безжалостный к Зои? Она всё никак не могла понять, как из, казалось бы, такой сильной и пылкой любви, как у них с Гафтом, получилось ЭТО. Жуткая мешанина из чувств. Злости и злорадства, какой‑то неестественной, болезненной любви, когда Моисей не хотел отпускать девушку от себя ни на шаг, и ей приходилось проживать ненавистную жизнь рядом с мучителем бесконечно долго. Смотреть, как Гафт развлекается с «вычищенными от памяти» молодыми красавицами, и не иметь возможности уйти, умереть, или убить, наконец, его или себя. Моисей всегда был начеку, а те незначительные покушения, что смогла совершить Зои, оказывались едва ли сильнее нападения мухи на медведя. Редкие раны, что когда‑то сумела нанести Гафту девушка, теперь заращивались слишком быстро и ничем не напоминали о себе: на красивом лице мужа не осталось ни одного шрама. Как и на столь же красивом, молодом вот уже пятьсот с лишним лет теле…

И чтобы утолить свою нечеловеческую тоску и одиночество, копившееся веками, она часто уходила на самый верх Города и с посадочной площадки рассматривала окружающие джунгли, обступающие Атланту ровные ряды вспомогательных построек: пищевую фабрику, завод дронов, центр рождения и многие другие здания, тянущиеся до горизонта, вплоть до зарослей и развалин Москвы. А уж джунгли распростёрлись до другого Города, где, как она знала, жили женщины той же жизнью, что и мужчины в этом «человейнике». Затем Зои отворачивалась, цеплялась взглядом за джунгли, отыскивала древние руины и с навернувшимися на глаза слезами вспоминала старый мир, тот город, где она встретилась с Гафтом, где провела свои лучшие годы, пока всё не пошло наперекосяк; где между ними существовала любовь, а не желание одного держать другого при себе на цепи целую вечность. В синей дымке на горизонте высились мёртвые, покрытые растительностью, пустующие высотки Москвы.

Как бы хотелось сбежать туда, прогуляться по улицам, хоть их и наводнили зверьё, аборигены и выродки. Пусть её съедят живьём, или заколют копьём, но это лучше бесконечной ненавистной жизни в обществе собственного мужа, не желающего расставаться с «любимой» женой. Одна деталь удерживала Зои от этого шага: флаер, на котором Моисей совершал визиты в соседние Города, находился под контролем КИРы, и как бы Каплан ни хотела, воздушное судно просто не откроется, пока ИИ не разрешит.

И вот, словно Рапунцель в гигантской башне, Зои вынуждена жить в заточении на самом верху Атланты. И будто богиня с оторванными крыльями, она могла пользоваться всеми благами цивилизации, но в одиночестве. Система не пускала её вниз, к мужчинам, из мозгов которых давно стёрли понятие «женщина». Не могла умереть, так как по неведомой причине муж воскресал её в любой момент и с жестокостью садиста оставлял воспоминание о моменте смерти и испытанной боли. А также Зои не имела возможности покинуть башню, свяжи она хоть сотню простынок: Атланта слишком высока, и лишь лёгкое жужжание силового поля вокруг взлётной площадки, говорило, что не хватит воздуха снаружи. В те моменты облачность далеко внизу закрывала обзор, и руины прятались. Тогда Зои поднимала глаза к звёздам, – теперь они видны и днём, – и погружалась в глубокую тёмно‑синюю, почти чёрную бездну неба, и уносилась вновь и вновь мыслями в прошлое, где что‑то пошло не так, где какая‑то маленькая деталь, недосказанность изменили очень большую и яркую судьбу одной влюблённой пары.

 

***

Когда‑то давно.

А так хорошо начиналось…

Молодые люди без умолку «проворковали» весь первый ужин. Первый – потому что были и другие, и много. Словно искра, один раз вспыхнув, разожгла меж ними пламя. Взаимное и нескончаемое, яркое и горячее, точно лава, или термоядерное нутро Солнца. Знаете, так бывает: встретишь интересного человека, – приятного снаружи, глубокого внутри, – и не хочется оставлять его ни на миг, а если это желание взаимно, то и охватывает обоих яростное, бушующее потом много лет пламя, имя которому любовь. Так случилось и у Зои с Моисеем: один раз поужинав и пообщавшись на отвлечённые темы, они не захотели отпускать друг друга, и последовали очередные встречи, всё более страстные и насыщенные, как будто молодые открывали друг в друге раз за разом что‑то новое.

Потом был первый секс, случившийся не на первом свидании, а, как и у всех влюблённых по‑настоящему, через месяц, или более, знакомства. Потом первая совместная поездка – отдых на Крите среди древних развалин; прогулки по старинным Парижским улочкам, пропитанным запахом багета и пронизанным чарующими звуками французского шансона; потом – пустынные и божественные острова Таиланда, где не тронутые временем джунгли покрывали причудливые по формам скалы, выныривающие из вод Тихого океана; аллея звёзд в Лос‑Анджелесе, наполненная мечтающей о славе яркой толпой; карнавал смерти в Рио‑де‑Жанейро, где много тысяч «скелетов» и полуголых ведьм сошлись в безумной пляске с утра до поздней ночи; пирамиды Гизы, – жаркое и пустое место, вычищенное от «сокровищ прошлого» жадными археологами, – и шаурма возле станции метро «Маяковская»… Ну как же без шаурмы? Особенно ночью, когда безумные парочки носятся по Москве с сумасбродными мыслями о бесконечном веселье, любви и сексе. О бесконечной жизни вместе… И много потом было «первого»: влюблённым нравилось узнавать друг друга, видеть в разных ситуациях, взахлёб поглощать каждую частичку, каждую новую крупицу информации о «второй половинке». И насыщение не приходило.