Дело случая

Провинившийся грузчик смотрел в землю и ничего не отвечал. Лицо его оставалось равнодушным. Казалось, что за прошедшие годы его столько раз ругали и оскорбляли, что ему теперь было абсолютно все равно. Ну орет хозяйка, и что? Бить ведь не станет, правильно? А от криков ему ни холодно ни жарко.

Оскорбившись тем, что грузчик даже и не думает извиняться или оправдываться, хозяйка фабрики принялась привычно изливать свой гнев на директора:

– Паша, почему ты берешь таких на работу? Ты вообще на него смотрел?! С каких это пор мы принимаем на фабрику законченных алконавтов?! Ты посмотри на него – как он мне оплатит разбитое зеркало?! Его ведь даже на органы нельзя продать – все проспиртованы!

– Он может отработать, – ровным голосом ответил Павел. – Из зарплаты за этот месяц мы вычтем стоимость зеркала…

– За месяц?! – воскликнула хозяйка. – Ты думаешь, что я буду его терпеть здесь целый месяц?! У нас что здесь – благотворительная фирма «Дом спасения алкоголиков», а?

Все присутствующие смотрели на нее и не заметили, что грузчик Кольша тоже поднял на Ракитину глаза. Лицо его утратило свое обычное равнодушное выражение. Теперь он глядел на Юлию Владимировну с несказанным удивлением – брови его поползли вверх, всегда сонные, полузакрытые глаза широко распахнулись, а губы расплылись в кривоватой усмешке.

Между тем Ракитина продолжала бушевать:

– Ты, Паша, за кого меня принимаешь? За дурочку? За дурочку, да?! Чтобы я терпела на фабрике такого целый месяц?! Да он тут за месяц все изломает, он…

– Ракета, это ты?! – вдруг отчетливо произнес Кольша. – Вот так встреча! А волосы у тебя раньше длиннее были.

Все тут же уставились на него. Во‑первых потому, что сказано было так громко, что не услышать было невозможно. Во‑вторых, произнесено было нечто странное – при чем тут какая‑то «ракета»? А в‑третьих, все знали: перебивать хозяйку (мегеру, кровопийцу и крокодилицу, как частенько называли ее между собой рабочие) ни в коем случае нельзя. Она такого не прощает, и то, что будет после этого, никто не возьмется предугадать.

Глянув на Кольшу, все как по команде перевели глаза на хозяйку. Какие формы примет ее гнев? Это всем было интересно. Тем более что достаться‑то должно было не им, а Кольше. Ну, в крайнем случае – Паше.

Но с хозяйкой творилось что‑то непонятное. Внимательно вглядевшись в лицо Кольши, она вдруг сделала шаг назад и в испуге прижала пальцы правой руки к ярко накрашенным губам. Глаза у нее стали круглыми и беззащитными, словно она увидела привидение. Это было так неожиданно – вот какой‑какой, а беззащитной Юлию Владимировну не видел здесь никто и никогда. Казалось, что сейчас перед ними не стервозная госпожа Ракитина, а совсем другой человек – обычная, уже немолодая женщина с не слишком удавшейся судьбой.

– Коля?! Ты? – проговорила она тихо.

И опять все как по команде обернулись к Кольше. Он тоже преобразился и больше не напоминал напакостившего грузчика, которому абсолютно безразлично, выгонят его сейчас с работы или нет. Теперь Кольша выпрямился, расправил плечи, высоко поднял голову, и оказалось, что он довольно высок – не ниже Ракитиной, даже когда она и на каблуках. Кольша скрестил мозолистые, грязноватые руки на груди и смотрел на Юлию Владимировну с самым глумливым выражением лица.

– Ага, именно я! – ответил он. – Вот стою и все думаю, Ракета, узнаешь ты меня или нет. Все же лет двадцать не виделись, а это долго, целая жизнь. Ты не находишь, Ракета? Как там сказала одна поэтесса – «Годы мчатся быстро, без оглядки, пролетая, как пчелиный рой»?² Правильно сказано, Юлька, как ты считаешь? Мчатся годы‑то, а? Или ты с этим не согласна? Твои годы ползут как черепаха?

Это было так странно – Кольша, цитирующий строчки из стихов! До этого он выглядел как человек, образованием не испорченный, возможно даже и в школе не учившийся. Впрочем, сейчас всем присутствующим стало ясно – они ошиблись в оценке этого мужчины. Перед ними явно был человек с высшим образованием, когда‑то явно подававший большие надежды, в общем – спившийся интеллигент.

– Если честно, не ожидала… что ты – здесь, – пробормотала Юлия Владимировна. – «Ракета»… Ты еще помнишь это студенческое прозвище?..

Он осклабился, и стало видно, что ему не хватает больше половины зубов, а остальные в состоянии ужасном.

– Я‑то?! – сказал он и хмыкнул. – Помню, Ракета, еще бы не помнить! Как начну иногда вспоминать былые денечки!..

Лицо Ракитиной побелело от ужаса. Всем до единого свидетеля этой сцены стало ясно: она очень не хочет, чтобы Кольша, оказавшийся ее старым и наверняка близким знакомым, начал что‑то там вспоминать вслух. Видимо, воспоминания эти могли быть такого рода, что их лучше скрыть от чужих ушей! Тем интереснее для всех они были – на фабричном дворе вдруг установилась такая тишина, что, казалось, муха пролетит и ту услышат все.

Грузчик Кольша тоже заметил это любопытство присутствующих, обвел всех презрительным взглядом, криво усмехнулся, а потом обратился к Ракитиной:

– Ладно, Ракета, не тушуйся. Ты меня никогда не жалела, зато я тебя пожалею – не стану позорить перед подчиненными. Давай продолжай управлять своими гавриками! А я, пожалуй, пойду. За стекляшку заплачу, будь уверена! Уж кому‑кому, а тебе быть должным я не хочу. Бывай, Ракета! Не кашляй!

Сказав это, Кольша с независимым видом засунул руки в карманы и направился к выходу из фабрики. Это, в общем‑то, было вопиющим нарушением дисциплины – без разрешения начальства покидать фабрику было запрещено строжайше. Но строптивого грузчика, оказавшегося близким знакомым хозяйки, никто останавливать не стал.

 

Глава 2

Горечь воспоминаний

 

Вино красиво переливалось в бокале всеми оттенками рубинового. Юлии Ракитиной всегда нравилось смотреть на вино. Впрочем, не только смотреть, но и пить его. Она никогда не терпела вульгарное пиво или крепкий алкоголь – всякие там водки, виски и коньяки. А вот вино пила практически постоянно, ежедневно. Сестра Ленка много лет твердит о том, что Юлия пьет слишком много и закончит циррозом печени, но Юля ее не слушается. Ленка не имеет права ей указывать. Почему? Потому, что гусь свинье не товарищ и сытый голодного не понимает.

У Ленки есть муж, с которым она живет много лет. В их семье не все гладко, но у кого вообще гладко‑то?! Семья есть семья, в ней всегда ссорятся‑мирятся, ругаются‑целуются, но главное ведь – живут вместе, живут! И сын у Ленки есть. Не мальчишка, а загляденье. Красивый, умный, будущий компьютерщик, уже сейчас какие‑то там программы пишет, и далеко не самые простые. На английском болтает как на родном, хочет китайский выучить, говорит, что за китайцами будущее. А что – может, он и прав. Может, конечно, и нет – вдруг будущее как раз за индусами, корейцами или, скажем, жителями Буркина‑Фасо? Ну да ничего, пусть учит! Зубрить китайский лучше, чем лакать по подворотням пиво и нюхать всякие гадкие порошки. В общем, Ленка сравнительно счастливая жена и очень счастливая мать. И не ей указывать, как жить старшей сестре, у которой всего это нет!