Детская площадка

Сегодня беспорядка больше, чем обычно. Девочки вьются вокруг Евы, пока та замешивает тесто, намазывает глазурь и взбивает крем. Стол усеян мукой, на полу валяются дольки лимона, в раковине полно яичной скорлупы. Лицо Евы влажное от пота – на кухне настоящее пекло. Дети успевают проголодаться до обеда. Поппи просит поесть, нетерпеливо торопя мать, но скоро сдается, хватает из вазы с фруктами яблоко и выбегает на улицу. Соррель плетется за ней. Ева опирается локтями на подоконник и наблюдает за происходящим снаружи, отводя со лба волосы липкими от глазури пальцами. Девочки окружили Эрика, который распиливает доски, чтобы сделать крышу для детского домика. Привыкшие к его молчанию, дети карабкаются на груды заготовок, но Эрик осаживает их безмолвным взглядом. Соррель опускается на корточки рядом с ним и принимается лепить куличики из опилок, расставляя их в ряд на доске. Поппи сидит в тени, жует свое яблоко и внимательно наблюдает за остальными. Детский домик растет быстро, словно по волшебству. Это подарок Эшу на день рождения, его покажут имениннику во время праздника. Наконец привозят горку и качели, Игорь принимается их устанавливать, пыхтя от натуги.

Ева вспоминает о своей стряпне и с аханьем оборачивается к плите. Тарталетки из слоеного теста почернели по краям, Ева выбрасывает их и начинает сначала. Тесто снова пригорает, но с третьей попытки все получается. Она наполняет тарталетки лимонным кремом, свежим укропом и мелкими креветками. Мартин любит морепродукты. Ева готовила рыбный суп, маринованную семгу и крабовые котлетки, не переставая думать о нем. Эш взбирается на стол, запускает пальчики в блестящую горку фасоли в масле и, скорчив гримаску, тянется ручками к лицу матери. Ева смеется и, опуская извивающегося малыша на пол, на мгновение прижимает его к себе и ощущает быстрое биение детского сердечка. Она вдыхает теплый запах волос сына и осторожно ставит его на пол. Вырвавшись, тот неуклюже падает на подушки, под которыми прячется собака. Ева достает из холодильника малину и сливки. Взбив блендером крем, она намазывает торт, любуясь, как красное растекается по белому. Эрик заходит на кухню с капельками пота на лице. К нему, чуть прихрамывая и виляя хвостом, бросается Ной. Коротко взглянув на пса, Эрик направляется к холодильнику, открывает его, зазвенев бутылками на дверце, одним махом выпивает пол‑литра апельсинового сока и ставит пустой пакет на стол.

– Ной хромает, – говорит он, вытирая рот рукой.

– На него только что упал Эш. Ничего, поправится. – Ева подходит и берет мужа за руку. Его кожа горячая и влажная. – Помнишь, какая жара стояла, когда родился Эш? – Роды оказались долгими и трудными, Эрик постоянно был рядом, нежный и внимательный, счастливый оттого, что у него родился сын. Ева улыбается. – Не верится, что нашему малышу уже три года!

– Он больше не малыш. – Эрик идет к двери и на пороге с легкой ухмылкой бросает через плечо. – Между прочим, он сказал «папа».

Муж исчезает в саду, Ева ошарашенно смотрит ему вслед. Вот и первое слово сына.

За окном Эш восседает на холме из буковых опилок и играет, пропуская их между пальцев. Он незаметно сбежал из кухни. Ева поспешно выходит наружу и наклоняется к сыну.

– Что сказал наш именинник?

Эш хватает пригоршню опилок и протягивает ей.

– Зайка, как зовут папу?

Эш ложится на спину и жмурится от яркого солнца.

Соррель спрыгивает с качелей и опускается на корточки рядом с братом.

– Я слышала, как он сказал «папа», – шепчет она.

Мать обнимает ее, и они вместе смотрят, как Эш радостно перекатывается с боку на бок.

– Везет же людям, – тихо отвечает Ева. – Жаль, что я все пропустила.

– А домик‑то – сюрприз, – раздается с горки недовольный голос Поппи. – Ты должна держать Эша внутри.

Ева уносит брыкающегося малыша обратно на кухню. Ставит в холодильник шампанское и смотрит в окно на высокую фигуру Эрика, который сгребает сухие ветки для костра. Он слишком занят, чтобы отпраздновать неповторимое событие в жизни Эша прямо сейчас. Ева начинает мариновать лосося, наблюдая, как мед и соевый соус скользят по его розовой мякоти. Она изучила Эрика как свои пять пальцев. Изменились ли они оба с тех пор, как поженились? В самом начале, будучи полностью поглощенной детьми, она не придавала значения его молчанию. Тогда ей было все равно, а теперь – нет. Она убирает лосося обратно в холодильник и достает стейки, чтобы замариновать их в масле с чесноком. Эрик – прекрасный отец и верный муж, но, если она больше не скажет ни слова, их разговоры, наверное, прекратятся совсем. Ева втирает чеснок в мясо и представляет себе молчание, растянувшееся на часы, дни и месяцы. Воображает будущую жизнь, проведенную бок о бок с мужем, но в полном безмолвии. Как в монастыре. Когда она скажет Мартину, что Эш произнес первое слово, тот рассмеется и захлопает в ладоши. Они начнут болтать и постепенно перейдут к обсуждению языка и книг, романа, который он читает, или главы, которую пишет. Темой разговора может стать вид с его балкона или люди на улице, что угодно. Пустая трепотня, сказал бы Эрик, но их беседы с Мартином – окно в огромный мир. А реплики Эрика, напротив, как ставни, которыми по вечерам закрывают витрины магазинов – металлические, грохочущие. Пес хромает. Он больше не малыш.

Ева наклоняется над Ноем и проводит рукой по лапе. Тот скулит, когда она прикасается к тазобедренному суставу. Наверное, его стоит показать ветеринару. Повседневные заботы просачиваются в трещинки ее брака, заполняют их, заделывают и маскируют.

– Столы готовы. – На кухне появляется Поппи и показывает пальцем за окно. На веранде два стола, каждый накрыт на шесть персон. Зажжены свечи, расставлены разноцветные стаканы и вазочки с таволгой и лютиками.

– Спасибо, Попс. Просто чудесно. – Ева обнимает дочь и прижимает к себе, несмотря на ее сопротивление. – Может, сдвинем их, чтобы все могли разговаривать друг с другом?

– Иззи сказала, что лучше поставить отдельно.

– Хорошо. – Ева целует дочь в светло‑каштановые волосы. «Не заводись, – уговаривает она себя. – Ничего страшного. Сегодня праздник, пусть».

– Что ты наденешь?

– Господи, да все равно.

Поппи выворачивается из‑под ее руки и направляется к лестнице. Ева отрывает листок растущего в горшке базилика и вдыхает его пряный запах. И в словах Поппи, и в том, как она отвернулась, промелькнула манера Иззи. А чего она ожидала? Девочки очень сблизились, они перешептываются на уроках и вдвоем пропадают в саду. Они подружились, а дружба накладывает свой отпечаток на каждого. В сумерках за окном светятся свечи. Время не ждет, надо поторапливаться.

– Оставь ее в покое, – бормочет Ева себе под нос. – Пусть подрастает.

Дети меняются, но в конце концов становятся собой. Если хочешь для детей свободы, надо быть готовой рисковать.

После душа Ева одевается и внимательно оглядывает себя в зеркале. Ее фигура не такая спортивная, как у Мелиссы, и не такая изящная, как у Грейс, но руки уже покрыты загаром. Новое бледно‑розовое платье красиво подчеркивает цвет лица. Она не выглядит как тридцатичетырехлетняя мать троих детей и не чувствует своего возраста. От приятного ожидания замирает сердце. Ева подводит глаза, наносит тени, подкрашивает ресницы и губы, подхватывает накидку и делает шаг назад. Смотрит на свое отражение в зеркале и улыбается.