Девять абортов до. Или история одной жизни

Рафаэль продолжал: – Мама считала своего сына идеальным. Для нее он был как украшение, как продолжение лучшей ее части, обладание которым придавало ей чувство собственной значимости и превосходства. Она не воспринимала его как обычного ребенка, потому что сама себя считала совершенной, а значит и ее сын должен был быть идеальным, должен быть вундеркиндом. Именно так она представила его, когда привела знакомить с классным руководителем, после чего последняя и стала издеваться над мальчиком, обращаясь к нему не по имени, а называя его этим идеализированным прозвищем при всем классе. Каждый выход к доске мальчика учительница сопровождала угрожающей перспективой, которую он по своей наивности не понимал. Ему было невдомек, что от него хотят: правильного ответа или наоборот неправильного. Он всегда расценивал иронию учителя как заботу о нем и стремление с ее стороны помочь ему быть лучше. В самом начале для мальчика слово «вундеркинд» ничего не значило.

– Когда Танвир рассказывал мне эту историю, он как будто вспоминал события из своего прошлого. Делая длительные паузы, он будто бы сдерживал свои эмоции. Мне даже в какой‑то момент показалось, что у него выступили слезы. Я думаю, что эта история про него, иначе как бы он узнал о таких сокровенных чувствах ребенка. Я обратил на это внимание, когда он рассказывал именно эту часть истории, – Рафаэль внес уточнения и снова замолчал на какое‑то время.

– Выходя к доске, он чувствовал сильное эмоциональное напряжение, – переведя дыхание, продолжил Рафаэль, – хоть и все вокруг улыбались ему. Он чувствовал стыд, но не понимал почему. Часто ему хотелось расплакаться и убежать из школы, но он сдерживал себя. Правда иногда, когда возвращался за парту после очередного неудачного ответа, слезы текли сами по себе, но он старался их не показывать и нагибался под стол, как будто для того, чтобы завязать шнурки или что‑то взять в портфеле. Учительница в такие моменты не упускала случая подметить этот факт: она начинала его успокаивать с самодовольной улыбкой на лице, выражая свое псевдо сочувствие и еще больше унижая его. Она говорила: «Настоящие мальчики, а тем более вундеркинды, как ты, никогда не плачут». Никто из детей и, наверное, сама учительница не понимали, что происходило в душе у этого ребенка. Он и сам не понимал, почему вокруг всем весело, а ему так невыносимо больно.

Лишь спустя время он стал подозревать, что все не так, как ему казалось раньше. По своей детской наивности он опять неправильно интерпретировал поведение своего учителя. Он решил, что от него всегда хотели неуспеваемости и что теперь, когда он станет плохо учиться, все поменяется. Теперь он всячески старался «угодить» своему учителю и классу, строя из себя идиота. Чтобы избежать унижения с ее стороны и насмешек одноклассников, он стал плохо отвечать, даже если знал предмет, хулиганить и прогуливать школу, лишь бы подтвердить свою заурядность.

Он сделал вывод: «Хорошо учиться опасно, потому что это приводит к насмешкам и издевательствам». Ему не хотелось быть «белой вороной», потому что это было стыдно и больно. Как бы хорошо он не подготовился к уроку, его учительница всегда была недовольна. Она никогда не упускала случай отправить весточку презренной мамаше в виде замечания или двойки красными чернилами в дневнике ее вундеркинда. Но, к сожалению, когда он изменил тактику, красных чернил в дневнике стало намного больше, а насмешки со стороны преподавателя начальной школы лишь умножились. Разочарование, которое последовало за время начальной школы, усугубилось разочарованием в нем со стороны его мамы. Она стала смотреть сквозь него, так же как и на учительницу. Так, на мой взгляд, сформировалось чувство неполноценности у персонажа из истории Танвира.

– Скажите, это ваши гипотезы или это рассказ Танвира? – спросил Артур Маркович.

– Хороший вопрос, – ответил Рафаэль. – Я не уверен, что знаю на него правильный ответ. Буквально десять минут назад я вспомнил часть истории, о которой забыл после нашей встречи с Танвиром. Сейчас я могу с вами рассуждать про мальчика так свободно и непринужденно, но когда мы с Танвиром один на один в моем кабинете, я будто загипнотизирован, и мое сознание проваливается в туман. Так было со мной, когда я только начинал проходить личную психотерапию во время обучения в институте. Когда мы затрагивали «заряженную» для меня тему, мое сознание превращалось в облако, и я терял контакт с реальностью. Но я не понимаю, почему в терапии с Танвиром со мной происходит то же самое, ведь я на месте психолога. В общем, я не знаю, как ответить на ваш вопрос, наверное, все же это часть истории, а не мои интерпретации.

– Еще я заметил, – что‑то записывая, начал свой вопрос Артур Маркович, – что в вашей истории или, точнее, в истории Танвира нет имен.

– Потому что их нет в историях Танвира. Я лишь пытаюсь передать содержание, ничего от себя не добавляя, насколько это возможно, конечно, – ответил с сомнением в последнем утверждении Рафаэль.

Артур Маркович слушал Рафаэля, сохраняя спокойствие и эмоциональную не вовлеченность. Рафаэля всегда удивляло это обстоятельство на первых порах своей личной психотерапии. Когда он рассказывал своему психологу события из своей жизни, казавшиеся ему эмоционально заряженными, или пылко описывал ситуации, в которых обычный человек удивился бы, его психотерапевт сохранял невозмутимость. С одной стороны, это успокаивало Рафаэля, потому что он начинал верить, что, действительно, ничего страшного в его жизни не происходит, а с другой, он словно чувствовал, что психолог безразличен или испытывает раздражение в отношении него.

В общем, – сказал Рафаэль, – история заканчивается неопределённостью. Летом мальчик пошел купаться на речку вместе с другими ребятами со двора. Купаться обычно они ходили на песчаный пляж, но в этот раз пошли в порт, где швартуются грузовые корабли и баржи. Там были взрослые ребята, которые ныряли под грузовую баржу с одной стороны и выныривали с другой, задерживая дыхание и проплывая около тринадцати метров под водой, поперек баржи. Подростки стали подшучивать над мальчишками и провоцировать их проплыть, как они. Никто не реагировал на их провокации, кроме него. Не выдержав такого унижения, он разбежался и нырнул под баржу со стороны берега, но так и не вынырнул с другой стороны. Танвир сказал, что подростки и мальчишки разбежались, потому что испугались. На этом история закончилась.

– Мальчик утонул? – спросил Артур Маркович.

– Не знаю, – ответил Рафаэль. – Когда история закончилась, время нашей встречи подошло к концу. Танвир попрощался и ушел. Так всегда происходит: одна встреча – одна история с неопределенным концом.

– Может быть это вы так воспринимаете? Возможно, вам хотелось бы, чтобы история не заканчивалась? Мальчик погиб и Танвир ясно дал вам это понять, но вы как будто не готовы поставить точку и ставите запятую, фантазируя, что эта история про живого Танвира, – предположил Артур Маркович.

– Я не думал об этом в таком ключе, – растерянно сказал Рафаэль. – Но вполне допускаю такую возможность. Я ведь говорил вам, что терапия с Танвиром проходит для меня как в тумане. По большому счету, какая разница погиб мальчик или нет, у этой истории все равно не будет продолжения, с Танвиром мы больше ее не обсуждаем, как, впрочем, и другие истории. Поэтому не вижу никакого смысла вдаваться в подробности рассказа о мальчике, ведь для меня куда важнее разобраться с мотивами Танвира. Зачем он мне их рассказывает?

И еще, вы сказали, что я не хочу, чтобы мальчик погиб. На основании чего вы вдруг сделали такое предположение, и что оно может значить? – спросил Рафаэль.

– Вы провели аналогию с периодом, когда вы сами ходили к психологу. Вы сказали, что когда затрагивалась болезненная для вас тема, то вы погружались в туман. Ваша психика таким образом сопротивляется попыткам выманить из подавленных воспоминаний ценную информацию, которая обычно связана с негативным опытом. Вполне вероятно, что эта история о мальчике как‑то откликается в вас, – предположил Артур Маркович.