Дни в Бирме. Глотнуть воздуха
– Об отце моем, сэр, я мало помню, но он был очень вспыльчив и много лупил большой бамбуковой палкой, сплошные шишки на обеих, по мне, полубратику и две мамы. А то еще, как придет епископ, полубратику и мне наденут лонджи и отвели к бирманским детям, блюсти инкогнито. Отец мой так и не поднялся до епископа, сэр. Четыре только обращенных за двадцать восемь лет, а к тому же без меры любил китайский рисовый спирт, очень ядреный, растрезвонили везде и не стали покупать отцову брошюру под названием «Бич алкоголя», изданную Баптистской печатней Рангуна, одна рупия, восемь аннов. Мой полубратик умри как‑то жаркой погодой, всегда перхает, перхает… И т. д. и т. п.
Метисы заметили присутствие Элизабет. Оба сняли топи и раскланялись, сверкая зубами. Ни одному, ни другому, вероятно, не случалось пообщаться с англичанкой уже несколько лет. Фрэнсис превзошел себя в красноречии. Он тараторил, очевидно боясь, что его перебьют, и разговору придет конец.
– Добрый вечер вам, мадам, добрый, добрый вечер! Большая честь познакомиться с вами, мадам! Очень знойная погода в эти дни, не так? Но для апреля закономерно. Не слишком, полагаю, страдаете от красной потницы? Толченый финик, приложенный к пораженному месту, безотказен. Сам я страдаю мучительно каждую ночь. Очень общепринятая болезнь среди нас, европейцев.
Он произнес «европэйцев», как мистер Чоллоп[1] в «Мартине Чезлвите». Элизабет не удостоила его ответом. Она смотрела на метисов довольно холодно. У нее было весьма смутное представление о том, кем или чем они являлись, но такое вольное обращение к ней поразило ее бесцеремонностью.
– Спасибо, я запомню насчет финика, – сказал Флори.
– Особо от признанного китайского доктора, сэр. Также, сэр‑мадам, могу я советовать вас, носить только фетровую шляпу не есть рассудительно в апреле, сэр. Туземцам все хорошо, их черепа адаманты. Но для нас солнечный удар вечно грозит. Очень смертельно солнце на европейский череп. Но так ли, что я вас удерживаю, мадам?
Это было сказано с сожалением. Элизабет хотелось как‑то осадить метисов. Она не понимала, почему Флори стоял и слушал эту околесицу. Она развернулась и направилась к теннисным кортам, выразительно махнув в воздухе ракеткой, чтобы напомнить Флори о времени. Увидев это, он последовал за ней, довольно неохотно, не желая обижать несчастного Фрэнсиса, каким бы занудой тот ни был.
– Я должен идти, – сказал он. – Доброго вечера, Фрэнсис. Доброго вечера, Сэмюэл.
– Доброго вечера, сэр! Доброго вечера, мадам! Доброго, доброго, доброго вечера!
Они удалились, размахивая шляпами.
– Кто это такие? – сказала Элизабет, когда Флори нагнал ее. – До чего несуразные создания! Они были в церкви в воскресенье. Один из них выглядит почти белым. Он ведь явно не англичанин?
– Нет, они метисы – сыновья белых отцов и туземных матерей. Мы их называем по‑доброму желтопузиками.
– Но что они здесь делают? Где они живут? Они где‑нибудь работают?
– Пробавляются чем‑нибудь на базаре. Полагаю, Фрэнсис работает клерком у индийского ростовщика, а Сэмюэл – у каких‑нибудь стряпчих. Но им бы наверно пришлось голодать, если бы не доброта туземцев.
– Туземцев! Вы хотите сказать, они берут подачки от туземцев?
– Похоже, что так. Это очень просто, стоит только попросить. Бирманцы никому не дадут голодать.
Элизабет сроду не слышала ни о чем подобном. Мысль о том, чтобы люди, хотя бы частично белые, жили в нищете среди «туземцев», так ее шокировала, что она застыла посреди дорожки, забыв про теннис на несколько минут.
– Но ведь это ужасно! То есть это так скверно! Это почти так же скверно, как если бы кто‑то из нас был на их месте. Неужели ничего нельзя сделать для этих двоих? Собрать сумму по подписке и отправить их куда‑нибудь отсюда или что‑нибудь еще?
– Боюсь, пользы будет немного. Куда бы они ни подались, их везде ждет то же самое.
– Но разве они не могут получить приличную работу?
– Сомневаюсь. Видите ли, метисы вроде них – кто вырос на базаре и не имеет образования – изначально в безвыходном положении. Европейцы их и на порог не пустят, они даже не могут занимать низовые чиновничьи должности. Им ничего не остается, кроме как принимать подачки, если только они не бросят притворяться европейцами. А такого, согласитесь, ожидать от этих бедолаг не приходится. Капля белой крови – это их единственное достояние. Бедняга Фрэнсис всякий раз, как встретится мне, начинает рассказывать о своей красной потнице. Считается, что туземцы, видите ли, не страдают красной потницей – чушь, конечно, но люди верят. И также с солнечным ударом. Они носят эти большущие топи, чтобы напомнить вам, что у них европейские черепа. Что‑то вроде геральдической символики. Левая перевязь[2], можно сказать.
Это не удовлетворило Элизабет. Она чувствовала, что Флори, как обычно, питает смутную симпатию к полукровкам. Тогда как в ней они всем своим видом вызывали редкую неприязнь. Она поняла, кого они ей напоминают. Они выглядели, как даги[3]. Как все эти мексикашки с итальяшками и прочими дагами, игравшими роли mauvais[4] во стольких фильмах.
– Они выглядят ужасными вырожденцами, правда? Такие тощие, нескладные и заискивающие; и у них совсем не честные лица. Полагаю, эти метисы серьезные вырожденцы? Я слышала, что полукровки всегда наследуют худшие свойства обеих рас. Это правда?
– Я про это не знаю. Большинство метисов не очень хорошие люди, и сложно их винить за это, при таком положении вещей. Ведь у нас к ним самое пакостное отношение. Мы всегда говорим о них так, словно они вылезли из‑под земли, как грибы, в готовом виде, со всеми своими пороками. Но, как ни крути, мы несем ответственность за их существование.
– Ответственность за их существование?
– Ну, у них ведь у всех есть отцы, понимаете?
– Ну… Так‑то оно так… Но ведь вы не несете за это ответственность. То есть только самый низкий человек мог бы… э‑э… иметь какую‑то связь с туземными женщинами, разве нет?
– Ну, вполне. Но отцы этих двоих были, как я полагаю, духовными лицами.
Он подумал о Розе Макфи, юной метиске, которую он соблазнил в Мандалае в 1913 году. Вспомнил, как он украдкой ездил к ней в закрытой повозке; ее тугие кудряшки; ее старую высохшую мать, бирманку, подававшую ему чай в темной гостиной с папоротниками в горшках и плетеным диваном. А потом, когда он бросил Розу, те ужасные письма с мольбами, на ароматной почтовой бумаге, которые в конце концов он перестал открывать.
После тенниса Элизабет вернулась к теме Сэмюэла и Фрэнсиса.
– Эти два метиса – кто‑нибудь здесь как‑то с ними связан? Приглашает их к себе домой или что‑нибудь еще?
[1] Ганнибал Чоллоп – отрицательный герой романа Ч. Диккенса «Жизнь и приключения Мартина Чезлвита».
[2] В геральдике знак незаконнорожденности.
[3] Презрительное обозначение итальянцев и латиноамериканцев.
[4] Дурные (фр.).
