Долгая дорога домой
– Послушайте, Гонсалес, как вы думаете, он русский?
– А вы спросите это у него самого, Дени.
– Вы смеётесь надо мной, доктор?! Лично у меня по этому поводу есть сомнения. Скрипаль сдал всю агентурную сеть в Никарагуа, однако сам постарался остаться в стороне так, чтобы слинять из страны и выйти сухим из воды. Скажу даже более того, он вернулся в Россию, и мы надеемся, что он нам ещё будет полезен.
– Зачем вы мне всё это говорите, Дени? Ведь я не сотрудник ЦРУ, и ваши шпионские игры мне не интересны. Я просто доктор.
– Тогда скажите как врач, он вообще хоть что‑нибудь понимает или у него полная потеря памяти? У меня такое впечатление, что он просто не знает ни испанского, ни английского.
– А вы попробуйте на русском.
– Увы, но здесь, к сожалению, у нас нет переводчика с русского, Пентагон не выделил нам такого спеца.
– Я‑то вам тогда чем помогу?
– Мне показалось, что он вас понимает, я видел, как вы что‑то ему шептали, но вот по артикуляции не смог определить, на каком языке.
– Должен вас разочаровать, подполковник, это я просто пытаюсь выяснить уровень диапазона, в котором у пациента сохранился слух. К сожалению, у меня отсутствует необходимый набор инструмента, а случай чрезвычайно сложен и интересен, в связи с чем позвольте просить вас об одолжении.
– Просите.
– Я бы хотел вывезти больного для лечения в Мексику. Возможно, потребуется вмешательство нейрохирурга, больной интенсивно слепнет.
– Слепой, глухой и без памяти, м‑да. Такой пленный никому не нужен. Может, просто шлёпнуть его во дворе и дело с концом?
– При попытке к бегству?
– Да, а что?
– Не поверят! В Пентагоне сидят далеко не дураки.
– Ну что ж, тогда подождём…
– Чего? Пока он что‑нибудь вспомнит, могут пройти годы.
– Нет, конечно, так долго ждать мы не будем. Мне должны передать от Скрипаля последнюю фотографию. Агент утверждает, что на ней помимо него самого и Ортего есть ещё два русских офицера спецназа ГРУ из группы «Питон». У одного из них позывной El Yellow Pitón[1] – «Жёлтый Питон», а у другого La Sombra – «Тень».
– Знаете, подполковник, этот ваш Пит Элеллоу, как вы его называете, погиб при миномётном обстреле, его ведь опознали сами сандинисты.
– Да, но Ла Сомбра жив, – зло сплюнул Дени. – В этом я сам убедился. При попытке взять его живым он угробил почти пятьдесят человек, и это без единого выстрела.
– И…
– Он исчез, словно тень, блуждающая на закате. Из тех, что остались в живых, его никто не видел.
– Да, не зря он носит такое имя. Интересно было бы на него взглянуть.
– Я его покажу вам, доктор.
– Зачем?
– Может быть, вы опознаете его в своем пациенте.
– И?..
– А мы вам хорошо заплатим.
– Очень хорошо! Я согласен, но Боже упаси подписывать какие‑либо бумаги.
– Обойдёмся и без бумаг.
– А если мой пациент не тот, кто вам нужен?
– Тогда я не буду чинить вам препятствия, а даже помогу переправить его в Мехико. Я прекрасно вас понимаю, науке тоже нужны подопытные кролики.
– Буду очень вам признателен за такую любезность.
На следующий день Гонсалесу доложили, что его подопечный самостоятельно вставал с постели. «Что ж, по крайней мере, двигательные функции мозга в порядке, но вставать всё равно рановато. Надо увеличить дозировку люминала до 80 кубиков в сутки. На памяти это скажется, но другого выхода нет. И надо бы его предупредить, чтобы говорил на англо‑испанской смеси, если, конечно, не забыл языков, а лучше бы помолчал», – подумал доктор, направляясь в отдельную палату интересного больного.
С больным он разговаривал, разрывая свою речь резкими прыжками с испанского на английский, пытаясь тем самым показать своему подопечному, что для него других языков нет. И нужно разговаривать на одном из них либо просто молчать. И больной молчал. Это одновременно и тревожило, и успокаивало Гонсалеса. Тревожила непроницаемая маска полного дебила, абсолютно ничего не понимающего человека, а это могло означать всё, что угодно, вплоть до полной потери памяти. И успокаивала тем, что раз молчит, то, может, и не сболтнёт ничего лишнего. Впрочем, действие так называемой «сыворотки правды» уже закончилось. Родригеса теперь не тянуло говорить.
⠀⠀ * * *
Вскоре после покушения контрас на Даниэля Ортега в 1990 году сандинистская власть в Никарагуа решила провести свободные выборы и проиграла. Проведённые после голосования опросы показали, что изрядная часть избирателей поддержала кандидата либеральной оппозиции Виолету Чаморро, поддержала назло, чтобы проучить правящую партию. Никто не верил, что сандинисты просто так отдадут власть. И тем более не верили, что перевес Чаморро (очередной представительницы всё той же достойной фамилии) окажется столь весомым. Но сандинисты признали своё поражение.
И первым следствием этого стала легализация бывших контрас и агентуры ЦРУ в Никарагуа. Страна пошла своим нелёгким путём. СССР вынужден был свернуть свою деятельность в этой ранее дружественной ему стране, но на нелегальную работу переводить было уже практически некого, нужны были новые люди.
Как бы то ни было, а от агента АМБ нужно было срочно избавляться, а заменить доктора могла только медсестра Нерея.
[1] Смесь англо‑испанских слов.
