Эйвели. Часть первая
Прежде же всякого начала разговора о традициях и обычаях эулиен надлежит сказать о языке, языке древнем и прекрасном, который сами эулиен называют э́млант [émlant], люди же, тяготевшие к простоте всякого звучания, величали его мелáт [melát]. Ошибочно думать, что эмлант принадлежит народу эулиен и представляет собой их родовое наречье. Есть эмлант – группа языков и наречий, свойственных тем народам, что по крови людьми не признаются братьями. История сего языка стара, как мир, ибо с ним и начата. Так, народ эулиен знает три периода эмланта: белый, золотой и зелёный. Прежде них была лишь песня глаз – áлеи ни́рткиэ [álei nírtkiē] (1), что и поныне остаётся уделом эулиен и уже иссякла среди народа людей. Белым периодом языка эмлант зовётся тот, что был прежде всяких правил. Древний язык – даóр эшу́р [daór eshúr] зовут его эулиен. Не было в нём правил, не было законов, рождались слова из сердца говорящего. Перводанностями ещё называют их. Эти же слова, отразившие всю суть сердца говорившего из народа эулиен, и легли в основу эмланта, каким он стал позднее, есть сейчас и, даст Бог, останется впредь, да не иссякнет его источник в сердцах глаголющих! Золотым периодом эмланта – называют тот, что позволил языку обрести форму языка, свои правила и законы, уподобив его всем прочим языкам тварного мира. Полнокровным был тот язык и странным для всякого уха, чуждого дыхания Любви Господней. И начался он с исходом Финиара и его сородичей из Эйдена. На нём же и говорит народ эулиен и по сей день. Зелёным же периодом называют тот, что начался с разделением народов и рассорой арели, эулиен (2) и людей. Так появился мелат – зелёный эмлант всех арели. Так появился эмлант для тех, кто не рождался с ним, и язык для тех, кому старые правила оказались не по размеру. Все же из этих народов владеют эмлантом в его трёх видах, но каждый предпочитает свой говор. Так, древний эмлант, белый – остался лишь в книгах да памяти, золотой – живёт среди народа эулиен, а зелёный – распространился среди арели, который облекли они в свои знаки и символы и алфавит. Песню же глаз – язык древнейший из прочих – чтут везде ныне, как и прежде, хотя дар того языка и иссякает от рода к роду повсеместно. И возможно, что к концу моего повествования песня глаз замолкнет насовсем. Но даст Бог – улыбкой своих глаз – я прегражу дорогу смерти языку моего сердца. Родил эмлант многие наречия и языки, что взяли себе арели, их имена: махли́ [mahlí], э́али [éali], глин [glin] (glinnái), гинх [ginh], тил [til] (tildáren) и прочие. Там, где в другом языке три‑пять слов называют одно и то же явление – эмлант щедр на десятки слов с одним и тем же корнем или с разными корнями, от них же и по сей день родятся новые слова, и ширится эмлант, и цветёт, и дышит, подобно дереву в небесном саду. В корневой правде вся суть языка, и потому каждый звук в эмланте, закреплённый знаком или буквой, имеет сакральный смысл. Так, например, большая часть слов в эмланте имеет корень «I» (Y) – Бог, Свет. Так, всё, что противостоит Свету – есть ís (тень), отсюда же всё, что идёт от тени – несёт в себе корень зла – «s». Любовь и ток крови, девушка и сок цветка (нектар), мать, отец и Жизнь – все эти слова сильными буквами связаны и происходят друг от друга. Дорога заканчивается концом, Солнце порождает судьбу, а минута рождается из нектара и Света (3). Любят эулиен язык свой и звуки во власти их почитают. Так один звук меняет смысл слова, как например как есть с kél`ke (до встречи) и kél`ki (прощай). Говорят эулиен стремительно, быстро, и не тайна, что выйдет у того, кто, следуя неугомонной тяге к быстрой речи, в безрассудстве своём захочет попрощаться навсегда[1]. Так эмлант показывает, как связан наш мир. Тот, кто узнает эмлант – узнает и правила, по которым построен этот мир во всём его благодатном многоличии и соподчинении. Эмлант говорит нам о мире, подобному песне, светлой песне о Любви. Эмлант не знает ругательств и грубых слов, ибо эмлант – не язык раздора, не язык войны и даже не язык чувств – он наполнен иначе. В нём иная философия народа эулиен. Полагают многие, что есть у эулиен два алфавита, но это не так. Имеют эулиен два стиля письма, именуемые «домашний» и «морской». Домашний используют эулиен для себя и в быту, и вид имеет он нестройный, ибо всё написанное в нём разделено, «морской» же используют в переписке и при написании книг и трудов, для значимых посланий и важных бумаг, ибо имеет он вид чинный и плавный, подобно волне, идущей за волной, и все в нём равны и всё равно, ибо нет в нём букв заглавных и малых. Его же редко кто видит и знает, как и, увы, сам эмлант ныне.
(1) песней глаз именует народ эулиен древний дар, положенный всякой душе, облечённой в тело – говорить глазами. Улыбкой глаз сообщать радость и усилием сердца через глаза говорить о его печалях и тревогах другому. По глазам же эулиен читают душу и глазами беседуют между собой. И сила этого дара заменяет им слова и прикосновения. Так, деве из народа эулиен достаточно одного любящего взгляда супруга, чтобы во чреве её из Света их Любви занялся плод. Таков обычай среди народа эулиен и ныне, поскольку чистоту сердца и тела блюдут они прежде всего.
(2) так ныне живущий золотой говор – охвачен тоской по Свету Эйдена и оттого приблизился к нему через «Il`» и формы его, в белом же эмланте не было столько звонкой печали, и «Il`» последовал только Свету[2].
(3) так есть, например в словах: úramor – дорога, mor – конец; káylah – солнце, kayrát – судьба, рок; itch – минута, tchí – (сок) нектар, Il` – Свет.
Всякий народ уважает приветствия. Народ эулиен любит их не меньше, ибо всякий повод к улыбке – дар Божий. Так, улыбкой прежде всего привечают эулиен всякого встречного, кем бы он ни был. И улыбка эта идёт от сердца, а родится она в глазах или на лице – не важно. Однако ежели надлежит проявить благородную почтительность – то, закрыв глаза, эулиен склоняют голову навстречу приветствуемому. Ежели перед ними глава рода, мать или отец, вождь или господин, вне всяких сомнений достойный особой чести – низко кланяются эулиен, приложив руку к сердцу, закрыв глаза и склонившись по пояс. Среди эулиен не приняты частые объятья (ибо это последний рубеж недозволенной дерзости) и рукопожатия. Не от нелюбви к ним, просто достаточно эулиен их песни глаз и положенного между ними Света. Однако и рукопожатие есть в традиции их. И́трем [Ítrem] – скрепление называют его. Не прибегают к нему попусту, но лишь в случаях, когда пылающий огонь благодарной дружбы жжёт сердца так сильно, что тесно ему в одной улыбке. Тогда же протягивают двое руки друг к другу, и каждый берёт другого за запястье перед предплечьем, там, где особенно близка к коже несущая ток крови вена, и, скрепив так руки, оба проводят их до ладони, заключая в своеобразный замок. Двое, что скрепили руки подобным образом, считаются у эулиен друзьями навек, и почитается эта дружба как высший дар, наравне с Любовью. Меж собою народ эулиен редко использует имена для приветствий и обращений. Нетрудно узнать одного из них, если ко всякому встречному он обращается со словами víe míen (душа моя) и только для самых близких, таких как любимый или любимая, сердечный друг, родитель или дитя у них припасено Íl` híol (Свет мой).
[1] Следуя логике автора, всякий, кто захочет проститься навсегда, в итоге скажет «до свидания», поскольку при быстром темпе речи сказать «кэлькэ» гораздо проще, чем «кэльки». Прим. И. Коложвари
[2] Так автор пытается объяснить появление обилия звонких окончаний в золотом эмланте в виде «il`» или «l`», его производных, указывая на то, что в белом эмланте окончания слов могли быть твёрдыми, за исключением слов, прямых производных от слова «Свет» – Il`. Прим. И. Коложвари
