Эйвели. Часть вторая
Anderégthal` im aníl`tmehh.
Ü ankéarn réliē tíel` Yon
Áurtil` ókturueni nírten ímaen,
Aké vo Líe im mo nívhi il`íf
Ev térlenirtel` ítamē hói.
Íl`madi el`tíel anfádah ta ísumntil` nur,
Aké aníl`minene tiy evhé ímvetal` úrut,
Ke níe ísanē dúnē Líē,
Kevh nih tórnenal` hem, réstishienane nívhi.[1]
По рождению своему наследовал Инимрин Свет улыбки матери своей и доблесть отца своего. Соорудил тогда Элкарит из ольхи маленькую лодку и поднёс её как дар младенцу для игр его, и увидел лодку ту Эливиен и сделал из неё люльку. В ней же и спал Инимрин, пока был младенцем и внимал колыбельным народа своего. Когда же вырос эу из ольховой колыбели своей, то играл с ней, слушая сказки многозаботливого родителя своего Онена и инги Эливиена Путешественника о странствиях и море, и, назвав лодку свою «Амаи́льмрин» [Amaíl`mrin] – «Маленькая звезда» – вырезал звезду на форштевне её и часто спускал лодку на воду, воображая себя капитаном её, и так рос истинным сыном рода Ирдильле.
Был окружён эу с юных лет опекой рода своего и народа Дома своего, и многое взял Инимрин от Эливиена и Элигрен, их же сила и страсть была в нём. Когда же подрос он, привёл его Эрайе к Алианту и Оннелие и умолял их принять сына своего в обучение, так под их заботой обрёл он знание своё, и Оннелие стала ему ближайшим из друзей и любимой из наставниц его, она же поднесла ему тон, и из‑под её благословения взял он путь свой, скрепив священным рукопожатием судьбу свою с детьми наставников своих, которых почитал как сестру и братьев.
Тысячи тысяч привёл Бессветлый к страданиям и умножению мук их, принудив к воплощению и пребыванию в подзаконном мире в часы света и отдыха, ради битв с эулиен и людьми. Всё знают арели о горе и печали, но каков же страх их перед Владыкой, если по слову его нарушают все законы и правила на погибель свою? И какова глубина ненависти Владыки к эулиен, что так не щадит народ свой, и как крепка его нелюбовь к людям, если ради досады эулиен сам он нарушил правила, что были и есть непреложны? Истинно, ненависть ослепляет, она же придаёт скорой смелости и хитроумия, но и верно ведёт к погибели! Долгой, но неизменной дорогой страданий! Когда же было Инимрину три светлых года его, пожелал Владыка Смерти погибели человеку. И великую рассору положил между королевскими родами севера и запада через посланцев своих, что ходили в героях у королей мирной земли. Тогда же объявили они войну друг другу, и через неё задумал Владыка осиротить славный север и гордый запад и так положить конец правлению человека на мирной земле. И собрал Бессветлый войско своё, и легионы расставил от самых западных озёр до священных холмов на востоке, и вышли они, и построились, ожидая приказа господина своего. Он же медлил, ожидая рассвета и встав в низине близ долгих западных холмов. Но вот пришёл рассветный час, и поднялось солнце, и отодвинуло грань тьмы, и там где прежде была тень, был эу Уолли, и был он готов к бою.
И пришёл рассвет, и вышел Анкхали из тени с войском своим и встал так. И вышел Эрайе против войска его и встал так. И увидел его Бессветлый и не верил глазам своим, а потому спросил Нурши, видит ли он то же, что и он сам. И ответил Нурши, что видит то же. И сказал тогда Анкхали: – Это невозможно! И поднялось солнце за спиной эу, и улыбнулся он стоявшим против него, и сошёл тогда ужас на лицо Бессветлого, и побелело лицо его.
Белы были одежды Эрайе, ибо решил он так, выйдя из покоев Финиара, и белым огнём горели серебряные застёжки кафтана его. Свет был в глазах его, и был он твёрд и крепок. И горел Светоч на поясе его, отражая солнце грядущего дня. В глазах же эу не было страха, но солнце улыбки сияло в них. И видели это арели и ужаснулись. И поселился трепет в них, и смешались они. Тогда же велел им Бессветлый – отступить. И так – рассеялись и исчезли, и не капли крови народа смертного не упало в объятья мирной земли и не коснулось трав её.
Odríthai amadéri hötórtane tíig irór,
Inkáyi, kevh hárnaen ériē kadérē,
Ke súren antár allitárnē im viseménē vhéenē,
Derégan ev isíter énnameni márinen.
Kó/anyen deréstenane ro úrtene
Al`rúni léyi im éligi éligten,
Vhéen‑áterlenen íl`reiftenal` ilíniiy
Ev el`mók el`rūn kó/anyonē al`rúnenē.
Adéri yelét ealeyeléth tíig samúh.
Nih yéfviamenē, nih iszínē ni ínirh ü nóel`.
Odrítha yelét y`reánaldart evlárd
Íyfiē éyveliē ü el`íl`i el`hímre.
Mélti rūnül`ildarh éligt ev el`hímen.
Sim a káylah, ret líirenē nói eláytan.
Isitkárul atanédert íl`teni ü nóel`.
Talímih tíig moeynárti térlenirt,
O duh ni tchen, ke whúldtil` no ev shále!
Átu az ek, ek tiy féohimt
Ni evhítil` vu anímderē tūmē ü el`shálen híah`.[2]
[1] Ты не отвержен, ибо чистота твоя
Нетронута и неприкосновенна. На немощь плоти твой Господь
Закроет мудрые глаза свои, Ведь есть Любовь и всё её сиянье
Во взгляде сердца твоего. Улыбкой твоей впредь да посрамится тень, Ведь безнадёжным ты однажды дал понять, Что нет ущерба крепости Любви, Как ни старались бы лишённые её (эмл.)
[2] Белым атласом схвачен твой стан,
Гордый, как скалы мирной земли,
Что стоят против шторма и бесноватых ветров,
Разбивая в пену шумные волны.
Кудри рассыпаны по плечам, Золотом красным и огнём горят,
Ветры‑скитальцы нашли приют В каждом кольце кудрей золотых.
Шелковой нитью расшит твой кафтан.
Ни лилий, ни роз не видно на нём.
Белая нить вьётся побегом Юного клевера на светлой груди.
Серебряный обруч горит в волосах.
Ныне же солнце, от граней его отражаясь,
Корону рисует лучами на нём.
Мягок твой всепрощающий взор,
Но пусть не ждут, что упадёт он в траву!
Ибо даже та, которой ты служишь,
Не примет сегодня столь бесценного груза на травах своих! (эмл.)
