Эйвели. Часть вторая

И был день на заре смертной жизни прекрасной Телени, когда выросли уже их дети с Эктином, и сделалась Телени, как и все смертные, стара и слаба, и вот вошёл к ней муж её и обнял её, она же устыдилась и укорила его, и сказала, что не должен он смотреть на неё, так как нет в ней прежней красоты. Беспечальный же возразил ей: – Не та красота воскресила моё сердце к жизни. Ничего не отнять времени у тебя, Любовь моя! Для меня же и каждая морщинка твоя – дорога Любви, проложенная нашими улыбками. Но сказала Телени, что не должно быть им более рядом, ибо Эктин по‑прежнему прекрасен и молод, она же немощна и стара, и это неправильно. Но взял эу лицо жены в руки свои и сказал ей так: – О чём говоришь ты? Неправильна ли моя Любовь или твоя? Может, кто‑то обидел тебя осуждающим взглядом или словом? Или тайный недруг внушил тебе ложный стыд? И отвечала ему Телени: – Разве такое возможно? Ни разу не встречала я здесь ни осуждающего взгляда, ни обидного слова, но ты эу, а я – человек. Я не молодею. Моё время уходит. Ты же остаёшься прежним. Не должно соседствовать красоте и уродству и молодости со старостью, особенно если соединены они как муж и жена. И отвечал ей эу: – Всё, что стоит между нами – лишь часть твоей природы, подверженной времени. Сбрасывая листву перед приходом зимы, дерево больше не радует взор, как весною, само же дерево остаётся неизменным. Разве перестанет яблоня быть яблоней, отпустив все свои листья?! Разве бросимся мы тотчас рубить её или искать ей новое имя?! Я эу, и в жёны я взял человека. Ужели ты полагаешь – не знаю я о природе и доле твоей? Но вижу, что напрасно страдаешь ты от недуга, которого нет. Не видят глаза мои и сердце изъяна, любуясь тобой, ибо сегодня, как и прежде, – ты единственный Свет мой, Любовь моя, Телени! Если же и найдётся глупец во всём мире, что позволит тебе огорчиться и устыдиться – то прости его, и давай помолимся за глубину сердечного невежества его. Тогда же поцеловал Эктин возлюбленную жену свою, и сказала она ему так: – Ты смотришь на меня всё тем же взглядом, которым смотрел на девушку, что стала твоей женой. И ответил ей Беспечальный: – В моём сердце всё та же Любовь, и ничего не изменилось. И не изменится – никогда.

А потому вместе были они весь срок, что был дан жизни Телени, и даже когда в назначенный час её не стало – верен остался Эктин своей Любви к ней, в его же словах, глазах и сердце – жива Телени, и будет жить вечно.

 

Звенье сто двадцатое. Энгерми

 

И был день, когда причалил корабль Алнаира к берегам родной земли, и ступили они с Сагвен на мирную землю. Была тогда Сагвен, жена его, уже на последнем сроке, ибо ожидала дитя первой ночи их. И привёл Алнаир возлюбленную свою к порогу Светлого Дома, но устрашилась Сагвен и устыдилась прежних дел своих, она же смутилась много и к груди своего мужа припала в отчаянии, ибо не верила, что посилен ей порог Светлого Дома. Но улыбкой ответил ей Алнаир и взял Сагвен на руки, и так внёс её в Дом свой, и тут же были они окружены многим Светом его и встречены самим Финиаром, что спустился поприветствовать их. Он же, видя любящих, проводил их в покои их и велел им отдыхать, ибо весть о возвращении Алнаира уже, должно быть, разошлась по Светлому Дому, и вскоре придут все желающие увидеть его. И было так, как сказал Финиар. Но уснули прежде Алнаир и Сагвен, утомлённые долгой дорогой, а потому разбудили их пришедшие братья его, ибо Аларимвети, Алиант и Эктин пришли поприветствовать брата, а за ними и родители их – всесветлые Луана и Аниз, скорые в расспросах. Аниз же, видя, как сделалось тесно платье прекрасной Сагвен, прислала ей многие новые платья, и тесно и шумно стало в покоях Алнаира. Тогда же вывел всех отважный Эктин из покоев брата и обещал сам встать на страже покоев его, дабы никто более из желающих видеть Алнаира, будь то любопытные львята или многозаботливые эулиен рода Ирдильле, не потревожили их с Сагвен, и могли они отдохнуть с дороги. Тогда же и уснули Алнаир и Сагвен в объятьях друг друга, а в ночь третьего дня пришёл час Сагвен, и родила она сына, его же нарёк Финиар Э́нгерми [Éngermi].

Так был рождён Энгерми от бесстрашного Алнаира, сына Луаны, сына Иллиат, дочери Эливиена Путешественника, сына Финиара, и от воинственной арели Сагвен, жены Алнаира, по исходу, на мирной земле, в Светлом Доме, в Сумеречные времена. Но случилось так, что по рождению своему был Энгерми глух к звукам внешнего мира. Весь род его, весь Ирдильле был с ним и окружил его великой заботой и Любовью, но по натуре своей был Энгерми тих и застенчив. Редко цвела улыбка его, разве что общался он с цветами. В них, в служении им и нашёл он своё утешение, и много для сада Светлого Дома сделал он, ему же, светлейшему, благоволила сама Госпожа цветов и верным другом была Энгерми и наставницей. Кроме неё, рани‑арели, все спешили наставить Энгерми, дабы поделиться с ним Любовью и Светом. И добрая душа, что не знала зла и тени, утвердилась в юном эу, даже когда раннее знание коснулось Энгерми, не стал он печальнее и не стал иным, но всё же умолял отца и мать и господина их Финиара отпустить его к людям, ибо был готов и исполнен Любви и недуга своего не страшился. А потому вскоре отпустили его отец и мать, и Финиар благословил Энгерми.

 

Много странствовал юный эу, и везде, где был – находил возможность послужить человеку через цветы и растения. Много дивных садов насадил он, много рощ и лесов поддержал своей защитой и опекой, много добрых семян посеял и добрых урожаев собрал. Но вот пришёл однажды эу в большой город, что зовут эулиен Самарáд [Samarád], и остановился там. Был город тот скуден на зелень, и не росло там цветов. Посевы его были нищи, и питались люди его от охоты и рыбной ловли. Тогда же положил себе эу дать городу цветущий сад и надёжных семян для посевов его. И день и ночь трудился над этим, посвятив себя труду на земле, разыскивая семена цветов и взращивая их, будто бы детей – не цветы, в сердечной заботе и попечении.

И был день, когда нашёл Энгерми благородные семена прекрасных цветов, редких и ароматных, готовых к труду прорастания и цветения. Тогда же собрал он их в свои ладони и понёс в свой сад, где трудился он день за днём. И шёл эу медленно и осторожно, боясь просыпать и потерять хоть одно из семян. Но люди на площади заметили его и смеялись над ним, будто над нищим. Стали люди задирать Энгерми, и кричать ему вослед, и поносить его стали, и глумиться над видом его. Сам же эу не слышал их и потому не ответил им, но и будь при нём слух его – не ответил бы он людям, ибо был так сосредоточен на бесценных семенах своих и так миролюбив и застенчив, что промолчал бы. Однако не поняли люди беды его и чаяний его не узнали – разозлил их мальчик, что не ответил им, и возмутилась толпа, что собралась вокруг и прогневалась жестоко. Тогда же окружили они Энгерми и толкнули его так, что рассыпал он все семена свои и упал на землю, и когда упал он – кто‑то крикнул, что это эу – колдун (1), и били его ногами всей толпой, что была на площади, и всю злобу свою и гнев вложили в удары свои. И втоптали люди в пыль и грязь все семена, что нёс он, и ничто не остановило их. Когда же насытились люди и отступили – был Энгерми уже ни жив, ни мёртв, и жизнь покидала его, и Свет его угасал в нём. Но был тогда рядом мальчик, немногим младше самого эу, и видел он, как избили Энгерми, и увидел теперь глаза его, что были ещё живы и молили. Сжалилось сердце человека, и поднял он камень, что лежал у дороги, и подошёл к эу, и камнем тем размозжил голову его, и так закончились страдания Энгерми, и жизнь оставила его. Люди же, посовещавшись, решили прибить тело несчастного эу за руки над воротами города в назидание таким, как он. И один из тех, что прибивал руку эу, спросил:– Если этот юноша колдун, то почему у него руки крестьянина и мозоли, как у меня? Тогда же смотрели все на руки Энгерми и не могли ответить. Да даруют верные руки Энгерми многое цветение садам Эйдена под любящим взором!