Эйвели. Часть третья
И был день, и нашла Эфьи Дафиана в глубокой печали. И, молчаливый, был он ещё молчаливее прежнего. Тогда спросила эу Дафиана о причине его печали, и он рассказал ей. Так дошли до него вести, что встал у границ соседнего королевства, к слову, того, с которым они враждовали прежде, некий разбойник, называвший себя Кéрбан [Kérban], он же закрыл проезд по дороге и установил непомерную плату. Тех же, кто противился и не решался платить ему – он убивал и головами их украсил колья вдоль дороги. Так никто не мог въехать и выехать по главной дороге, и королевство несло убытки, а люди его жили в страхе, ибо, кроме того, совершал Кербан набеги на соседние поселения и города и учинял там бесчинства. Никто же из воинов и героев не мог одолеть его, ибо был Кербан огромного роста и одарён такой могучей силой, что руками хватал воина, препоясанного мечом и облачённого в панцирь, и разрывал его, как стебель цветка, и так за раз мог разорвать и убить он по пять воинов. Таким был злобный великан Кербан. Ещё же его не брали стрелы, и мечи смертных не могли его ранить. А потому стали говорить, что он заколдован и сам защищает себя своим колдовством. Тем же, кто приходил восстать против положенного им порядка, давал Кербан пройти испытание, уверяя, что если герой пройдёт его, то он, Кербан, оставит те земли и прекратит бесчинства. Что же это было за испытание – никто не мог рассказать, ибо никто не возвращался, отправившись на подвиг. Был Дафиан опечален этим известием, ибо сочувствовал народу того королевства, и стал искать возможности упросить своего господина отпустить его, чтобы он мог сразиться с тем великаном. Пока же Дафиан смиренно умолял короля дозволить ему совершить тот подвиг, не спросив самого Дафиана, Эфьи оставила после себя лишь письмо к господину, дабы успокоить многотревожное сердце его, и покинула своё прежнее место, и перехитрила свою верную стражу, и пришла туда, где жил Кербан, и сказала ему, что недовольна его делами. Был великан удивлён немало и даже спустился с огромного дуба, на котором соорудил себе подобие жилища. Он осмотрел эу, оценив её как противника и как еду, и рассмеялся. Выслушав смех великана, повторила эу, что им недовольна. Она же велела ему оставить свои разбойства и удалиться в прежнее место. Кербан же отвечал ей, что уйдёт лишь только тогда, когда найдётся тот, кто пройдёт его испытание и тем разрушит его чары и одолеет его силу. И эу тут же спросила Кербана о том испытании. Тогда достал великан небольшую чашу, выделанную из коры эо, и протянул эу. Так не осталось у Эфьи сомнений, что эохтин был в этой чаше. И сказал Кербан, что тот, кто испьёт из неё – тот его одолеет, но никто прежде не пошёл на это, ибо всем известна сила и нрав эохтина, а кому не была известна – рассказывал Кербан живописно и вдохновенно, как разъедает своим огнём сей яд всё, чего прикоснётся, и заставляет все внутренности вздуваться, пениться и выходить наружу, и прочее, прочее, прочее, что, конечно же, знала эу, иначе бы не называли эохтин эулиенским ядом. Тех же, кто страшился и отступал – Кербан разрывал на куски и так оставался в своей власти, ибо никто не решался принять эохтин, зная или узнав о его свойствах. Услышав же это, сказала Эфьи: – Кому, как не мне, предназначена эта чаша?! И, сказав так, приняла она ту чашу из рук Кербана и осушила её одним глотком. Тотчас развеялось колдовство великана, и уменьшился он в росте и сделался тощим и тщедушным и, видя муки, постигшие эу, сам страшился и бежал прочь, ибо чары его были разбиты, и прежняя сила покинула его. Эфьи же немедля обратилась к смерти, ибо эохтин не знает пощады и промедления. На крики эу вскоре собрались люди, но в ужасе никто не смел и приблизиться к ней, пока не ворвался в толпу некий юный воин, криками и силой проложив себе в ней дорогу. Он же пришёл и забрал Эфьи, упрекая её и восхваляя в одном слове. В тот же день, будто бы по волшебству, со скоростью, не известной смертным, была Эфьи доставлена в Светлый Дом, и Элигрен никого не подпустила к ней, велев принести ей вино и воду, а также огонь и сталь для прижигания. Никто не посмел перечить Пылющей, и исполнили всё, как она просила, ибо всем было известно, что ей, как никому, известны и нрав, и сила, и слабости эохтина. Вскоре же Элигрен отворила покои, но велела не беспокоить Эфьи, поручив её заботе Морковки. Сама же госпожа пришла к мужу, ибо не виделись они уже более года. Смиренно припал Онен к рукам возлюбленной своей и сетовал ей, что в разлуке их он ослабел и сделался немощен, подобно пустыне, высохшей без дождя, подобно маленькому цветку, вырванному из благодатной земли и оставленному на погибель. С радостью утешила Элигрен мужа, поцеловав его руки. Она же ему возразила, говоря стихами: – О нет, и все твердыни мира перед тобой не устоят! Терпенью твоему они давно завидуют безмолвно. Тогда же вошли любящие в объятья друг друга, и весь Светлый Дом просиял их Светом.
Что же до Эфьи, то трудами и молитвами своего народа она получила исцеление, и Смерть, спешившая к ней, отступила. Однако принятие эохтина не прошло бесследно, и голос эу совсем изменился, ибо было разъедено её горло. Также не могла эу более принимать твёрдую пищу и дышала шумно и не без боли. Лишь Дууд знает, что ещё совершил эохтин с Эфьи, ибо он о том писал в Четвёртый Эйден родителям эу. Финиар же не позволил отпускать Эфьи, пока она совсем не окрепнет, хоть эу и просила вернуть её к людям. Лишь время покажет, что эохтин сделал с ней и чего не успел совершить, и с того дня Эфьи оставалась в Светлом Доме и трудилась там в своём пределе, принятая Эликлем и её родом с почестями и Любовью, достойными её Света.
Смиренно доверять своему уделу – не означает быть лишённым страха, но лишать его права преобладать в сердце и мешать труду, избранному послушанием. Моё сердце и моя молитва всегда с тем, кто идёт этой дорогой или пойдёт впредь, вверяя себя Мечте и Надежде, моим госпожам, являющим также порождение и лик Любви. (1)
(1) L. I.I. V. E. 83:54
О Бог мой, Отец наш, милостью Твоего всеблагого и всемудрого сердца да будут все, дорогие Эфьи, помилованы и окормлены Тобою, да не лишишь Ты их своего наставления и Света Надежды, как не лишил Эфьи и в самый страшный час вверенной Тебе её жизни!
Звенье двести двадцать седьмое. Элие и Эсдери
