Эйвели. Часть третья
Подобно надёжному и долгожданному Свету рассвета, нежной зарёй облачённого в тени ночи неба, засияла вскоре Ильифтне, одна из красавиц Светлого Дома. Из самого лёгкого шёлка было соткано её платье, и золотые волосы её рассыпались кудрями. Напрасно драгоценными обручами или венками трав убирала она их, непослушные кудри, подобные валам в растревоженном море. Отец и мать стали первыми наставниками Ильифтне, когда же пришло её время, просила она наставничества Грейль и Итерлена, Аларимвети также наставлял её и Мирьи Колокольчик. С ранних лет выбрала Ильифтне свой путь и служение своё в родном пределе. Так положила себе эу, едва опускалась ночь – подниматься на самую высокую из башен Светлого Дома и там молиться, смиренно и тихо, обнимая молитвой своей и Дом свой и землю. Те же, кто не спал в тот час – могли видеть на башне Светлого Дома невиданное свечение, будто маяк, будто мерцание света звезды среди сумрака любой, пусть даже сквернопогодной ночи. Всякая ночь была для Ильифтне временем её молитвы, к ней готовила она себя весь день и собиралась с силами, чтобы сиять в ночи, подобно Ирдиль. Вид Ильифтне и её молитва утешали многих, хоть ни с кем эу не вела бесед, ибо сильно смущалась любых разговоров, и пламя зари вспыхивало у неё под глазами на бледных холмах юных ланит её. Часами, днями, ночами мог Златовласый любоваться Ильифтне. В её скромности, в её Свете узнавал анури искры Эйдена, но не смел просить Ильифтне сомолиться с ним и сам боялся к ней приближаться, будто бы в сердце был робок Надеждой и ещё сомневался, что эта эу – не его видение, не блажь, не призрак зари рассвета, которому придёт час растаять под солнцем. Когда же красота эу заблистала солнцем, и звёзды померкли, пристыженные более чистым и верным Светом, пожелала Ильифтне наставничества Элигрен. Говорили ей эулиен, что это невозможная её мечта, ибо всегда Пылающая в дороге и редко бывает с Светлом Доме даже ради того, кого любит больше жизни. Но, когда Элигрен передали просьбу юной Ильифтне, она согласилась и оставалась в Светлом Доме до тех пор, пока знание не просияло в эу. То были счастливейшие из дней для Сказочника и детей Элигрен, а также для тех, кто поклонялся её Свету, а таких было много… Светлый Дом не вместил бы всех, кто узнал о Любви, увидев улыбку Элигрен, сочетавшую невозможное – задор и мудрость.
По знанию своему просила Ильифтне отпустить её к людям и в них продолжила своё служение. Нашла эу одну скромную обитель в пределе смертных неподалёку от Светлого Дома и там воздвигла высокую башню, удивив сестёр своих. Взойдя же на башню, просила она её запечатать и не тревожить её так долго, как это будет возможным. Любившие и почитавшие Ильифтне сделали так, как она просила, и запечатали башню. Никто не мог войти к Ильифтне, но все могли видеть её молитву. Так эу оставалась под открытым небом и в зной, и в снег, и в любую погоду, не поднимаясь с колен и не опуская рук в молитве. Ночами её сияние было подобно маяку, и многие стали приходить в обитель, ведомые столь необычным Светом. Вскоре же Ильифтне, неподвижную столь долгое время – объял плющ, и им она оказалась скрыта от многих глаз, а также от дождя и ветра, однако сияние её по‑прежнему было видно, особенно в безлунные и беззвёздные ночи. Многие из братьев, паломников и любопытных оставались караулить у башни и проводили дни, чтобы узнать, как удаётся эу не шевелиться и как она принимает пищу. Но никто ничего не мог увидеть, однако, как говорят, несколько раз насельники обители наблюдали, как луч солнца падал на башню, ровно на то место, где была Ильифтне, в самую гущу переплетений плюща, и этот луч окружён светлой дымкой, будто бы сам по себе не принадлежит только солнцу, но действует согласно и другой воле. Постояв так всего пару мгновений, луч таял в эфире, и больше его никто не мог увидеть. Братья сказали, что так ангелы посылают их сестре пищу. И долгое время имя Ильифтне оставалось на слуху смертных. Затем пришло время, и обитель иссякла и опустела, затем не единожды была захвачена и подверглась разрушениям и забвению, как и легенда про эу в башне. Нетронутой всегда оставалась лишь сама башня. Ей не должно быть разрушено прежде срока, ибо Ильифтне ещё не завершила своей молитвы. Её же Светом да будем мы крепки! Пока молитва Ильифтне слышна у престола Господина Садов – никто из тех, кого настиг сон около башни – не увидит тьмы и не будет напуган ею. Цветы вокруг башни не увядают дольше, чем на соседних склонах, вода в родниках у башни чище. Ко всему этому со временем привыкли люди, не видя чудес молитвы прекрасной эу, они же и ныне цветут садами Эйдена в подзаконном мире, но предания о них живы только в народе Ильифтне (2), которой соследуют в её пределе и во всём Светлом Доме те, кто ищет маяк Света в тени печали или молитве. Светлый Дом же и Эвсэгд с Эрдэйе ожидают часа, когда вновь обретут свой прекрасный светоч.
(2) многими чудесами известна Ильифтне, о которых поведали те из эулиен, что имели честь соследовать с нею или быть направляемыми или окормляемыми её Светом в молитве. За ней многие исцеления и спасения душ смертных, совершенно необычайные и чудесные, происходившие, как обычно, во сне и ночью, когда никто не мог увидеть. Что случалось с ними потом, не могли объяснить и сами спасённые, ибо не знали или не могли постигнуть. Но и подзаконному миру щедро воздала Ильифтне – рощи близ башни, родники и холмы – всё покрыто её молитвой и оберегается ею от болезни и разорения, как и всё, что имеет в себе душу и склонно к Любви, госпоже, которой служит Ильифтне.
В то же время случилось Анкхали вернуться в предел свой, что пребывает ни на небе, ни на земле, ни под землёю, ни на воде, ни под водою, ни на чьей спине и ни в чьём сердце, но есть всегда там, где арели сам пожелает, и узрел, что вернулся отчаянный воин его в лоно своего народа, и тотчас призвал его. И вот явился воин его, с нежными чертами лица, исполненными ветреной лёгкости и изящества, молчаливый, светлоглазый и светловолосый, наподобие эулиен, и Владыка упрекнул его этим. – Где ты был, когда я призывал тебя на бой?! Где ты был, пока я вёл войну с эулиен и смертными?! Война не окончена, а ты не отзывался мне. Ужели позабыта верность твоя, ради земных развлечений, Вира?! И отвечал ему Вира, тут же черноволосый: – Я подготовил шестерых сыновей для своего господина. И был доволен Бессветлый и спрашивал Виру: – Чьих сыновей ты подготовил для меня? И отвечал арели: – Отважных сыновей верного Виры. Услышав же это, повелел Владыка привести их, чтобы он испытал их верность. Но сказал Вира, что ещё не пришёл их час, и они ничего не знают, а потому лучше им оставаться в пределе смертных, и так убедил своего господина. Тогда сказал ему Бессветлый так: – Ступай немедленно в Отрог (3), там найдёшь ты самого юного из эулиен, приведи мне его, я буду ждать тебя в тронном зале. И отправился Вира по слову господина своего, и нашёл самого юного из всех узников Нурхарима, и схватил его за волосы, чтобы доставить к Владыке. Тогда же стал эу умолять арели об одной просьбе, но неприступен был Вира и слушать не желал эу. Но не терял юноша Надежды и сказал так: – Умоляю, о доблестный воин! То не просьба о моей жизни. И остановился Вира выслушать его, а эу сказал так: – Оставь затем тон мой в пределе смертных, там, где мой народ смог бы найти его. И сорвал Вира тон с эу, и приволок его к Владыке и бросил к ногам своего властелина. Тогда же восседал Анкхали на мрачном своём троне и протянул на ладони арели блестящий клинок, подобный языку пламени, что сплошь был одно лезвие, и велел усладить слух свой криками эу, и наслаждался стараниями Виры до самой ночи, когда же эу надоел ему, и сделалось Владыке снова скучно – повелел он убить эу, и ещё прежде, чем закончил Бессветлый приказ свой – жизнь оставила эу от руки Виры. И был Владыка весьма доволен. Видя же это, исчез воин, покинув предел арели.
(3) были при отроге темницы одного из замков Бессветлого, отданного им Нурши, от них же взяли они и имя.
Я видел тень так близко, как только было возможно её видеть. Когда я ожидал встречи, я был уверен, что готов к битве. Что может быть проще, чем Свету одолеть тьму?! Я не был бы так удивлён тенью коварных арели и ужасающей тенью в глазах человека. Но мог ли я знать, что все скрывали от меня страшную тайну, болезнь, порок… Тень, которая может таиться и в сердце эу… В моём собственном слабом сердце? Мог ли я знать, что на смену беззаботному детству, где Солнце безмятежности озаряло покой моей души, придёт разрастающийся мрак отчаянья и страха, горделивых желаний, пугающих своего хозяина, подобно фуриям, кружащим над полем битвы, где ещё живые воины в глазах древних богинь уже наблюдают свою собственную погибель?!.. (4)
