Эйвели. Часть третья

И был час поздний, и молилась госпожа Эликлем своей молитвой, находясь в своих покоях. Но вот пришёл муж её и встал за её спиной. И склонил свою голову на плечо Эликлем и сомолился с ней, не произнося ни слова своими устами, но только сердцем. И дрожь взяла Эликлем, и неведомый жар охватил её, тогда спросила она мужа, что это? И он отступил, смутившись, ибо молился обычной своей молитвой, и вот наконец о ней спросила эу. Признался ей Итерлен, что от сотворения мира – лишь песня‑молитва дана виэ, в ней они пребывают, в ней существуют, ею творят и сотворят и созидают само мироздание. В этой молитве нет слов для уст и нет обращений, привычных для эулиен и смертных, это совсем другая молитва, без конца и начала, своя у каждого виэ, но в то же время единая своим мотивом и силой. И снова о ней спросила Эликлем, пожелав услышать молитву виэ. Сказал Итерлен, что хоть он больше не является виэ, ибо отвратился от своей прежней природы ради Света своей любимой, и потому молитва его лишена своей прежней силы, но он привык к ней, и потому она с ним всюду. И вот взял Итерлен руку эу и положил её на грудь, где сердце, и смогла эу своим сердцем услышать ту молитву в биении сердца своего мужа. И слёзы потекли из глаз Эликлем, ибо ничего прекраснее и совершеннее она никогда не слышала прежде, и это была величайшая песня‑молитва, которую она могла постигнуть. Так в её естество вселились мирный восторг и радость, созвучные ликованию и торжеству мироздания. Это явственно могла ощутить эу, не отводя взора от глаз мужа, ибо покой и величие происходили от этой песни, через них могла эу постичь всё вокруг, как будто вновь обрела знание, только что отворив ему двери в своём сердце. Весь мир в соназванном своём единстве благолепно и бестревожно пребывал в этой песне‑молитве, расцветая, подобно цветку, озарённый сиянием древних истин. Их узнавала Эликлем, читая в глазах Итерлена, и от этого мир становился ещё светлее, и тревоги его и многие скорби казались песчинкой в Океане Любви и её Света. От восторга и счастья смеялась эу, спрашивая мужа, может ли он обучить её этой молитве и дать ей её также. Итерлен же сказал, что всё, что есть в его сердце, как и само оно – принадлежит Эликлем, и эта молитва, и та сила, что творит её и поёт беспрестанно. Тогда же поняла Эликлем, что не имеет сил вынести всю меру восторга, и смертельно нужно ей разделить с кем‑нибудь свою радость. И вспомнила она, что, возможно, лишь Книжная душа не спит в такой поздний час и, придя к ней, она её не потревожит. С радостным сердцем и поклоном к Фиэльли отпустил Итерлен жену свою, обещав закончить её молитву. И пришла Эликлем к Фиэльли, и увидела та, как госпожа сияет и плачет от счастья. Рассказала ей Эликлем, в чём причина её радости, и, не имея слов выразить своего восторга, вошла в объятия Фиэльли и повторила ей молитву мужа, и Фиэльли сомолилась с нею и тем умножила радость эу. И дрожь восторга сошла на Эликлем, и Фиэльли положила ей руку на кудри и улыбнулась эу. Тогда же сказала Эликлем, что так улыбалась Эин‑Мари, ибо эта улыбка ей знакома. И Фиэльли сказала, что такая улыбка знакома и всем матерям, что гордятся своими детьми, и нет никаких сомнений, что Эин‑Мари, пребывая в Эйдене, действительно улыбается так же и безмерно гордится Эликлем и Итерленом. И спросила Эликлем, уверена ли Фиэльли в этом, и та сказала, что ей это известно. Эликлем же спросила, знала ли Фиэльли Эин‑Мари в прошлом, ибо ей очевидно, что Фиэльли гораздо старше её самой. И Фиэльли ответила, что обязана матери эу очень многим. Тогда же снова они пребывали в объятьях друг друга, и так нашла Эликлем нежданное утешение своей тоски по Эин‑Мари в Свете Фиэльли, который вдруг открылся ей совсем иначе. С того дня часто стала приходить Эликлем к Фиэльли и беседовать с ней, прибегая к её совету и Свету, как дочь ищет заступничества у сердца матери, и рада была Фиэльли в любой час их встрече, и видела Эликлем, что взору Фиэльли, как и книги, открыто её сердце. Полагаясь на мудрость и знание Фиэльли, спросила её однажды Эликлем, как ей сделать, чтобы улыбка Эин‑Мари сделалась ещё шире. И испугалась Фиэльли и сказала эу, чтобы та не терзала себя напрасно, ибо для Эин‑Мари опасно так широко улыбаться, ведь улыбка её от взгляда на детей своих и труды их – достойнейший из цветов Эйдена и, без сомнений, самый щедрый из них.

 

Звенье двести двадцать третье. Фидли Большой чих и Фриан Малый чих, сыновья Ирсу и Эттели

 

Были близнецы Фидли и Фриан рождены от Ирсу Без боя, сына Кайена, сына Урми, сына Фьихлие, дочери Эликлем, дочери Финиара, и от Эттели, вернейшей жены Ирсу, по исходу эулиен, на мирной земле, в Сумеречные времена. И было это так. Как‑то гостили в Светлом Доме многоблагие Ирсу и Эттели и трудились среди своего народа, придя на амевиль своих собратьев. И вот как‑то раз увидела Эттели с башни, как дети смертных несут ветки и прутья для растопки и как тяжела им эта ноша. Тотчас спустилась к ним эу и взяла всю ношу их, и отнесла все ветки и хворост в дом, где жили те дети, но был на одной из веток шип, что уязвил эу, и рана от него тотчас опухла и почернела. Вернулась Эттели в Дом свой и занялась прежними делами, ибо ей не было дела до того шипа. Но рана начала терзать её болью и загноилась, и от неё вся рука эу ослабла и начала увядать, подобно сорванному цветку. Увидел это Ирсу, когда пребывала возлюбленная его в соследовании, и, не желая беспокоить её, но помочь, склонился над рукою её и извлёк шип, и отсосал кровь, стоявшую в ране, а затем покрыл поцелуями многомилостивую руку жены своей, и в тот же миг в соследовании своём увидела эу два сияющих луча, что сошли с небес и коснулись лона её, утвердившись во чреве Эттели. Так исполнилась она новой жизни и исцелилась в заботе мужа. В срок же, положенный ей, родила эу двух сыновей мужу своему, подобных двум лучам среди тени подзаконного мира. Финиар же, пришедший наречь их, дал старшему из мальчиков имя Фи́дли [Fídlih], а младщему Фри́ан [Frían], и едва положил их отец, наречённых, на грудь Эттели – недуг, что незадолго до того поселился в костях эу – тут же оставил её, и Финиар благословил сыновей Эттели, сказав, что это знак ей об их доле, и это было так.

Случилось же в детстве братьев ещё одно знамение. Как‑то играли Фидли и Фриан со сверстниками своими вместе с собакой. И одна из блох от той собаки, что одна по‑королевски жила на угодьях собачьей шерсти, вышла из тени, и собака тут же изловила её и убила. Тогда сказал Фидли той собаке, что даже малейшие в подзаконном мире не могут караться смертью по одному желанию бóльших их. И потому подул Фриан на макушку той собаки, и тут же выплюнула она блоху живой и здоровой, а Фидли отнёс её в безопасное место, наказав не возвращаться в прежнее королевство своё, ибо недостойно малейшим отвечать злом на благодеяния и защиту бóльших. Видя же это, рассказали другие эулиен эту историю, и дошла она до ушей Финиара, он же распорядился, чтобы с того дня наставлялись братья у лекарей Светлого Дома в пределе Оленьего рода, и было так. Кроме того, были Ягуар и Анаиль сонаставниками их. Видя склонность эулиен к врачеванию и его светлейшим дарам, просил Финиар саму Эликлем взять потомков своих под опеку и настоял, чтобы Элкарит также был их наставником. А потому вскоре укрепились в лекарстве сыновья Без боя и, обретя знание, стали держать совет, как им разделить своё служение. Тогда спустились эулиен в сад и от осени взяли каждый по опавшему листку берёзы в Эммеран, и дождались первого порыва ветра. Отпустил свой листок Фидли, и он полетел на север, влекомый ветром. И дождались они второго порыва ветра, и тогда свой листок отпустил Фриан, и он полетел на запад. Так положили между собой эулиен, что один из них пойдёт на север, а другой на запад, и будут они трудиться на лекарском поприще ради смертных до того дня, пока не будет им дан знак вернуться или не призовут их. Так они решили, и вскоре Фидли отправился на север, а Фриан на запад.