Элен

– Вы вообще понимаете, о чём просите? Вы отдаёте себе отчет в том, что говорите? Вы хотите ухаживать за ранеными ребятами, мальчишками, которых отправили на войну, на смерть! Вы знаете, что это такое? Вы действительно готовы всё это видеть, слышать круглыми сутками? Работа сложная и психологически, и физически. Условия труда и проживания не для изнеженных дам. За вами тут никто ухаживать не будет. Вам придётся выносить дерьмо из‑под больного и потом ещё мыть его, обрабатывать гниющие раны, выслушивать жалобы, перестать обращать внимание на стоны и крики. Вы готовы? Вам придётся спать в общей комнате со всеми медсёстрами и через ночь дежурить у кровати тяжелобольных на твёрдой узкой кушетке, – тут в кабинет заглянула медсестра, и доктор Гюстав сделал шаг к выходу. – И если вы всё ещё не передумали и решили помогать, то Анна – старшая медсестра, вам всё дальше расскажет, покажет и выдаст одежду. А сейчас я побежал. До свидания! – остановив свой пронзительный взгляд на Элен, доктор Гюстав прочитал её, как открытую книгу за две секунды и быстрым шагом вышел из кабинета походкой молодого человека, в направлении приёмного покоя, откуда доносился шум полной неразберихи.

Анна – молодая, крепкая девушка, оценивающе посмотрела на Элен и жестом пригласила её идти за ней. Быстрый, уверенный шаг выдавал силу характера, настойчивость и даже упорство. Старшая медсестра без лишних слов ввела Элен в курс дела, показала, где что находится, выдала одежду и вышла, оставив Элен одну.

– Элен, как будете готовы, приходите в перевязочную на втором этаже. Я вас там буду ждать, – вернувшись, пробормотала Анна и скрылась в длинном коридоре.

Элен быстро переоделась, уложила вещи в тумбочку и задержалась у зеркала, чтоб прикрепить чепчик. Сердце колотилось, руки были холодные и не слушались её. Она не могла совладать с собой. По непонятной ей причине она переживала и сильно нервничала. Она была сама не своя, не узнавала себя и не могла объяснить свои чувства.

– В таком состоянии как работать? Да что же со мной происходит? Разглядывая свое отражение в зеркале, пыталась себя успокоить Элен. Она начала себя сильно щипать, но это мало помогало. Понимая, что лучше ей не становится, а время бежит, Элен со всей силы топнула правой ногой, развернулась на 180 градусов на каблуках и выбежала из комнаты к лестнице, на второй этаж, где её ждала Анна.

***

– Джон, Джон, это ты? Очнись! Посмотри на меня, пожалуйста! Очнись, Джон! Я прошу, не уходи, не сейчас. Посмотри на меня! – душераздирающе кричала Элен, вытирая лицо раненого мужчины, который был в бессознательном состоянии.

– Он жив? Что с ним, доктор Гюстав? – не помня себя, Элен тащила врача к больному.

– Он контужен, и у него перебит позвоночник, – сухо, без эмоций ответил доктор, схватив Элен за плечи, начал трясти её. – Я оставил вас здесь не для того, чтобы тратить время на ваше успокоение! Мне и без вас есть кого утешать, с кем объясняться. Он не первый и не последний, к сожалению, если выживет, то останется овощем. И не знаешь, что лучше – сейчас ему умереть или после многих страданий! И не надо здесь сцен. Это – госпиталь, не театр. Идите в свою палату и займитесь делом, раз решили быть полезной и напросились сюда, – ледяным голосом еле слышно отчеканил главврач.

Оглядывая всех находящихся строгим взглядом, доктор чётко продолжил раздавать распоряжения персоналу. Затем вышел из приёмного покоя, оставив Элен в недоумении и молчании.

Подойдя к Джону, Элен встретилась с Анной, которая, строго глядя на неё, напомнила:

– Вам было велено покинуть приёмный покой и идти в палаты, ухаживать за больными. Оставьте его и выполняйте указания главного врача. Иначе вам здесь не работать. Вы пришли сюда под руководство доктора Гюстава? Помогать больным? Или решать свои личные проблемы? Я вас предупредила. Здесь есть чем заняться. Людям сейчас не до душещипательных историй, им бы выжить и не сойти сума от боли физической и душевных потерь. Персоналу не хватает сил на больных и себя, им не до ваших страданий. Если пришли помогать, то включайтесь в работу. Не мешайтесь. Если у вас другие намерения, то провожать не буду, выход вы найдёте сами, – Анна сильнее прижала посуду с инструментами к себе и, чеканя шаг, пошла в операционную.

Элен посмотрела на Джона, отложила тряпку, укрыла его простынёй и пошла в палаты. В её голове не переставали появляться всё новые и новые вопросы о Джоне. «Как он здесь оказался? Что с ним произошло? Как его вылечить, поднять на ноги? И насколько был прав доктор, говоря о его ранении? И вспомнит ли он её, любит ли, почему и куда исчез?»

Подходя к большой палате, Элен услышала стоны и почувствовала специфический запах гниющей плоти. Совсем мальчишки, зрелые мужчины и уже старики – все они нуждались в помощи, в заботе и внимании. Она подошла к ближайшему мужчине, который тихо, еле слышно, просил воды, и она напоила его. Напившись, он схватил её за руку и начал орать, что она виновата в его беде.

– Ведьма, сука, что ты тут делаешь? Ты хотела меня отравить! Тебе мало видеть меня прикованным к кровати! Я тебя ненавижу. Из‑за тебя я здесь валяюсь, как тряпка! – он орал и так сильно сжал её руку, что она начала краснеть, и синяка уже было не избежать. Элен облила его остатками воды, пыталась освободиться от него, но у больного была нечеловеческая сила. Она тогда наклонилась максимально близко к его лицу, вглядываясь в его безумные глаза, и начала его гладить свободной рукой. Его хватка стала ослабевать, Элен продолжала гладить и шептать ему, что всё будет хорошо. И, наконец, он совсем отпустил её руку и уснул.

Рядом с ним лежал совсем ребёнок, испуганный мальчуган с перебитым носом. Он ёрзал, лежа на кровати.

– Что тебе нужно, дорогой? Что случилось? – мягко спросила она. Он, стесняясь, протянул к ней руку, давая понять, что ему надо встать. Элен помогла ему, и они пошли в туалет.

– Ты сам справишься или тебе помочь? – спросила Элен на входе, когда он преградил ей путь, показывая, что ей туда не надо заходить. Он кивнул.

Мальчишка зашёл, она осталась ждать его снаружи, оглядывая огромную палату. Люди с тяжёлыми ранениями помогали тем, кто не мог вставать, измученные и обессиленные, они ухаживали и поддерживали друг друга, с пустыми глазами и благородными сердцами. «Что‑то он долго», – подумала Элен и зашла в уборную. Ни в одной кабинке парнишки не было. Пройдясь по душевым, там она его тоже не нашла. Доносился шум со двора. Она выглянула в окно и увидела, как три медбрата окружили тело мальчишки, которого Элен только что проводила в туалет.

– О, Боже, зачем он это сделал? Как я могла его оставить одного? – не помня себя, Элен уже спускалась по лестнице во двор. На ступеньках она встретила медбратьев, которые несли мальчишку.

– Он жив? – спросила Элен.

– Да, жив, везунчик. Только обе ноги сломал. Может, оно и к лучшему, пока придёт в себя – и ноги зарастут, – сказала Мари – медсестра, которая шла вместе с мужчинами. – Вот только как он попал в туалет, если самостоятельно не мог встать?

– Это я его проводила. Он просился в туалет, – ответила Элен.

– Так его же нельзя одного оставлять, на табличке у кровати всё написано! Он уже не первый раз пытается покончить с собой.

Элен замолчала, ей нечего было сказать. По её невнимательности могло произойти большое горе, и она бы потом не простила себе этого. Очень непрофессионально с её стороны. Этот урок она запомнила на всю жизнь. Мари больше ничего не говорила, и все вместе шли в процедурный кабинет.