Expeditio sacra
– Я справлюсь, – тепло улыбнулась девушка, принимая угощение, втягивая носом аромат. Подавив едва уловимый приступ тошноты, который она предпочла объяснить переутомлением, – Мне очень приятно, что вы думаете обо мне.
– Его поведение сейчас вряд ли можно объяснить обычной логикой, – пожал плечами мужчина, – Вам удалось найти зацепку в его подсознании, сконцентрировать его разум в одной точке, так что весь остальной мир для него просто перестал существовать. С одной стороны это хорошо, мы смогли проложить мост из инфернального мира его подсознательного в наш, нам не удавалось даже это, как вы верно заметили, нам приходилось действовать исключительно с позиции силы, но с другой…
– Может ему и так хорошо… – пожала плечами Беатрис, делая глоток из кружки.
– В каком… смысле?
Но ответа на свой вопрос получить Луису было не суждено. Чуть не вывалившись из кресла, Беатрис подскочила на ноги. Отбросив в сторону табурет, на который она забросила ногу пока сидела в кресле, она всполошила всех людей в комнате. Кто‑то даже схватился за оружие. Айзек вскочил на лапы, шарахнувшись в сторону, кончиком хвоста задев угли, полыхнувшие прямо ей в лицо, когда она упала на колени перед камином, окрасив камни перед собой не только той кровью, что она только что выпила из кружки, но и черными сгустками уже своей собственной… Краем уха Беатрис услышала нарастающий ропот со стороны, как застонало что‑то внутри чудовищной глотки. Отняв руки от лица она поняла, что опалила кожу и та теперь свисает лохмотьями с ее пальцев.
– Боже всемилостивый, вы в порядке?! – Луис упал рядом с ней на колени, заглядывая ей в лицо. – Что произошло?
Но в ответ на его слова на камни лишь упали очередные кровавые капли. Плечи девушки вздрогнули, заставив пряди спутавшихся волос скатиться на лицо. Из груди раздался сдавленный стон. Она оскалилась сквозь боль, надеясь, что никто этого не увидит.
– Я не знаю, что делать… – прошептала она, зная, стоит ей повысить голос и слез ей уже не удержать, – Я не знаю, для чего вообще нахожусь здесь… Он так и не объяснил, зачем ему нужно в Лион… Так и не объяснил, зачем я ему там нужна… Я не знаю… почему вообще до сих пор жива… но я не могу просто так все оставить. Может быть я в очередной раз умру… но он должен будет жить. По крайней мере… от этого хоть кому‑то будет польза.
– Вы хорошо себя чувствуете? Мы уже пробовали мясо, животное не было отравлено или больно, что с вами случилось?
– Я не знаю… – тяжело вздохнула Беатрис, отстраненно качая головой, – Возможно, Господь наказал меня за дерзость взывать к его милости со дна моего падения… и просто лишил меня возможности даже пить кровь, чтобы продлить мои страдания на земле. Говорят, первым делом он отнимает у заблудших Разум. Его я лишилась давно…
– Не уверен, что это так…
– Это уже не важно…
Она подняла руку, в которую тут же уткнулся мокрый горячий нос. Опираясь на подставленную ей шею, Беатрис поднялась на ноги, стараясь не поднимать головы, чтобы не понять по ошарашенным вздохам и ускорившемуся бегу сердец, насколько все плохо с кожей на ее лице. Закусывая губы, опираясь на Айзека, она двинулась к дверям прочь из комнаты. Остальные молча смотрели ей в след, многозначительно сжимая в руках рукояти своего оружия.
– Куда вы? Совсем скоро рассвет, вам нельзя сейчас на улицу!
Но ответом Луису было лишь бескомпромиссное рычание из глубокой звериной груди. Взмахнув хвостом, Айзек, или то, что от него осталось, одним своим видом дал ошарашенному мужчине понять, что не в его интересах сейчас выносить оценочные суждения поступкам его госпожи.
– Я хочу посмотреть ему в лицо… – пробормотала себе под нос Беатрис, выходя из комнаты, – Когда Он будет поднимать солнце из‑за горизонта… Я хочу посмотреть ему в лицо.
Декабрь уже перевалил за свою половину… начинало стремительно холодать. Хрустальная свежесть предрассветного воздуха приятно проветривала застоявшиеся легкие, а обожженная кожа быстро занемела, притупив боль. На грани голодного обморока болевые ощущения усиливались, низводя тело на уровень почти человеческой чувствительности. Только вот на солнце она все равно сгорит. Пусть так… ее все равно успеют затащить в дом раньше, чем последние волосы догорят на ее голове. Но попытаться все равно стоило… Пятна перед глазами постепенно начинали рассеиваться, перед собой она различала мутные очертания дороги и предметов во дворе. Зверь похрапывал подле нее, не ускоряя шага, служа ей верной опорой, чувствуя ее слабость и волнение. В такие моменты хотелось только зарыться в эту меховую громаду… зарыться и забыть обо всем. Прокопаться через шерсть и плоть к горячему сердцу, докричаться до того, кто все еще должен был обитать там.
Неужели… он бросит ее так одну… Оставив на попечение зверинца, который сам же поклялся истребить. Будто в намек… что раз сама она зверь, то большего и не достойна.
Настороженное сопение слева дало понять, что небо светлеет. Дрогнули колени, пересохло во рту. Но она постаралась отринуть посторонние мысли. Осталась только иррациональная вера в неизвестный итог. Даже с новой силой накатившая тошнота не остановила ее решимости довести дело до конца. Предрассветные сумерки… как и перед самым закатом – это было время, когда соприкасались миры. Когда духи сквозь стелющуюся по земле дымку могут выходить в мир живых, а живые пересекать доселе недоступную им грань. Когда можно коснуться чего‑то… что находится за пределами досягания органов чувств. Даже таких острых, как у нее… Сейчас, особенно сейчас, ей нужно было верить хоть во что‑то кроме себя одной.
