Флорист

– Я поняла. Тогда, я хочу спросить тебя вот о чём. Как давно ты начал ощущать это чувство заниженной самооценки?

– Хм, дай подумать. Наверное, ещё с детства.

– А какое у тебя было детство?

– Дерьмовое. И это ещё мягко сказано. Воспитывался в приёмной семье. К слову, фамилию мне от этой приёмной семейки дали, а своих настоящих предков я в глаза не видел. Когда малым был, их то ли не стало, то ли они пропали без вести. Я не знаю, да и знать не хочу. Короче, исчезли они из моей жизни. Узнал я об этом, когда повзрослее стал.

– А что ты почувствовал, когда узнал, что они у тебя были?

– Ну, я тогда огорчился. Тому, что они у меня были, а потом БАМ и их не стало. Думал, познакомиться с ними. Спросить, почему они меня оставили. Думал, могли бы они быть лучше моей приёмной матери.

– А что с ней не так?

– Как бы вам объяснить. С ней вроде бы были и нормальные отношения, но с другой стороны мне не нравилось, что она во всем мне указывала. Особенно в детстве. «Делай, как я говорю», «Не дружи с этим человеком. Он‑плохой.» «Ой, давай я сама всё сделаю, а ты пока посиди поиграй в приставку». И всё в этом духе. Но когда она начала ходить в церковь, всё стало ещё хуже.

Дженна делала заметки в своей тетради.

– А она давала тебе проявлять самостоятельность?

– Только если в очень мелочных и незначительных вещах. Да что там говорить? Она водила меня в школу за руку до 11 лет. Какая там, к чёрту самостоятельность?

– А ты разговаривал с ней на эту тему? Пробовал отстоять свою позицию, как взрослого, самостоятельного человека?

– Конечно пробовал. Но это всё было как об стенку горох. Как только я собирался сделать что‑то сам, она тут же понаставит мне тысячу ограничений и запретов. Я щас даже случай один опишу. Решили мы как‑то с моим школьным приятелем петард купить на Рождество. Ну и запустили их, да так что потом такой салют был отпадный! Так вот, когда она узнала, что мы их пускали, она такую истерику закатила, как будто я её лично собирался в гроб загнать. Хотя всё прошло нормально, а она как заведётся «Вы что, совсем сдурели??» «Вы же могли бы себе пальцы подорвать себе!» «Петарды детям не игрушка, тем более для тебя, Уильям!», «Я запрещаю тебе пользоваться петардами» и тому подобное. В эти моменты она становилась крайне невыносимой. Хотя в общем она всегда проявляла ко мне заботу. Я бы даже сказал, черезчур проявляла.

– Понятно. Это типичная гиперопека, перетекающая в гиперконтроль. Порой родители так беспокоятся за своих детей, что не осознают, что их чрезмерная опека способна навредить.

– Только я одного в толк не уразумею. К чему такая сверхзабота ко мне, если я ей не родной?

– У неё был супруг или просто мужчина?

– Был у неё супруг, но он умер при печальных обстоятельствах. С тех пор она никогда не имела дела с противоположным полом. Просто не везло ей в этом.

– Из‑за того что ты остался один в её семье, она выместила на тебя всю любовь. Такое бывает у матерей‑одиночек и это не зависит от того родной ты или приёмный. Так она подсознательно компенсировала своё одиночество и понимая, что ты у неё остался один, не хотела тебя ни коем образом терять. А чувствовал ли ты, что ты в какой‑то степени мог заменить ей мужа?

– В каком смысле?

– В том смысле, что могла ли она при общении с тобой обсуждать с тобой всяческие темы и проблемы и в обществе с тобой не замечать за собой недостаток мужчины?

– Ну, когда повзрослел, она много о чём со мной разговаривала. И да, в мужчине она не нуждалась.

– А поднимались ли в этих разговорах взрослые темы? Например, темы сексуальной жизни?

– Нет. Для неё это было табу. Даже в 18 лет она крайне неохотно со мной разговаривала со мной на эти темы.

– Ага. Вот оно что.

Она снова сделала записи в свою тетрадь.

– Ты описал своё детство как «дерьмовое». А можешь ли ты рассказать, что у тебя произошло такого, что заставило тебя так его охарактиризовать? Может, какие‑то травмирующие события? Или проблемы со сверстниками? Были ли проблемы в общении с противоположным полом?

– Вот сейчас прям без ножа режете!

– Но мне нужно знать о тебе всё, чтобы помочь тебе.

– Хорошо, я расскажу вам, но не сейчас. Давайте завтра, хорошо?

– Но ведь прошло ещё только 50 минут. У нас ещё есть время.

– Поверьте, я от вас никуда не денусь. Просто, мне надо ещё отдохнуть немного, морально собраться с духом. А это занимает время.

– Верю, ну хорошо. Тогда завтра утром у нас с тобой ещё один сеанс. И прежде чем ты уйдёшь, хочу спросить тебя вот что. Что ты почувствовал во время и после твоей попытки суицида?

– Когда я падал, я чувствовал облегчение и одновременно испуг. Испуг того, что что‑то пойдёт не так. Вообще, все эти мысли пролетали в моей голове не один десяток раз и до прыжка. Но что получилось, то получилось. А сейчас я чувствую тоску, апатию, ещё большую бессмысленность всего вокруг и себя самого. Бессмысленность, что‑либо делать. Ведь что бы я не сделал, всё пойдёт по одному месту.

– Я поняла. А есть ли у тебя проблемы со сном, аппетитом?

– С аппетитом вроде как всё, как и раньше. А вот со сном проблемы. Я когда просыпаюсь от кошмаров, больше не могу нормально заснуть.

– А какие у тебя кошмары?

– Разные. Но об этом, правда, лучше поговорить до завтра.

– Вот список препаратов, которые тебе нужно принять. Среди них болеутоляющие, нейропротекторы. Их нужно принять при головной боли. От тошноты и рвоты надо принимать церукал. Из антидепрессантов я выписала тебе Миртазапин. Он также оказывает снотворный и противорвотный эффект. Все эти препараты тебе нужно принимать строго по рецепту. Жду тебя на следующей неделе.

Несколько дней спустя Уильяма перевели в общую палату. Там он пролежал до обеда. В комнате было двое дежурных санитаров. Судя по своей комплекции, это были натуральные вышибалы. С такими даже если сам захочешь устроить бунт, они лишь одним своим махом могут выбить всё это жедание из тебя. До обеда ещё оставалось время. В одиночестве он не хотел его коротать и он попытался заговорить с санитарами, на что они ответили, что им положено разговаривать с пациентами только по ограниченным вопросам. Помимо него в палате точно также пластом лежал и пялился в потолок один тип. Уильям решил заговорить с ним.

– Эй, ты там живой?

– Ну вроде как дышу.

– Слава Богу. А то я думал, тут уже и поговорить не с кем будет. Эти двое не в счёт. Ну их. Как звать тебя?