Где дали безбрежные… Роман

Закрывшись в своей каморке, Баюр пристально изучал живой камень: подвергал огню, растирал в порошок и смешивал с разными составами и снадобьями. Искатель решил дознаться тайны живительных свойств камня: если он способен вернуть затухающий свет жизни, то, может быть, в силах и продлить эту жизнь? Как долго будет пульсировать в каменном осколке животворная сила? Может, запас её ограничен и иссякнет через какое‑то время, а сам камень станет бессмысленным булыжником или рассыплется в бесполезный прах? Самые первые куски живого камня, когда‑то спасшие племя от мора, до сего дня хранились в каморке волхва, который вот уже две вехи прислушивался к биению каменного пульса и не находил изменений, ущерба исцеляющей мощи красноватых сколов ни от времени, ни от частоты пользования. Вечный, как сама жизнь. Свои опыты и опасения Баюр хранил в глубоком секрете: возможность приобрести бессмертие – страшная по своему непотребию и разрушительности сила, с которою совладать способен только крепкий духом и мудрый человек. Да и результат пока едва ли перевешивал каплю утренней росы на ребристом листе медуницы: Остроух слизнёт и не напьётся. Целебное действие камня, казалось, не знало границ: на третьей рассветной заре срастались кости, и как рукой снимало сердечные, головные боли, опухоли, простудные хвори, кровоточащие раны затягивались прежде, чем успевала трава просохнуть после дождя. Заметил волхв, что каменный порошок почти теряет силу, а цельный кусок, большой или малый скол – всё равно, одинаковую силу имеет и безотказную. И совсем уж чудо явил камень, когда старейшина племени Драгонах, почти слепой, занемог воспалением глаз, а Баюр возьми да наложи ему на веки по каменной пластинке. Не удивился волхв, что воспаление прошло, но был потрясён вернувшимся к старику зрением. Вот когда он испугался. Однако старейшина и не подумал, что чудо явлено от камня. Воздев руки к Солнцу, он благодарил древних Богов‑заступников, даровавших ему возможность узреть свою смерть и не дрогнуть перед её ликом, как подобает настоящему мужчине, а не прятаться в слепоте, словно в тумане, подобно трусу. Поосмотрительнее следует быть с чудесами. С тех пор там, где возможно, волхв обходился без камня, используя обычные целительные снадобья.

Тишина в долине, окутанная ночным покоем и лишь изредка нарушаемая невидимыми чёрными дозорными псами, пробирающимися в кустах и высокой траве, напомнила Баюру, что хлопотливый день вычерпал его силы до донышка, а ноющее от усталости тело просит отдыха. Он осторожно, чтобы не сорвался, загремев, какой‑нибудь потревоженный камень и не перебудил людей, спустился к своему шалашу, завернулся в мягкое одеяло и почти сразу уснул.

Новорожденный рассвет огласили тревожные крики за холмистыми складками, сползающими с каменного бока утёса, в котором находилась пещера. Там, в котловине меж горных хребтов, привольно плескалось озеро Рандах, питающееся ручьями с ледников и заставляющее густой молодой ельник карабкаться вверх по крутым склонам до скалистых языков. Баюр видел, как охотники и воины хватали копья, сети и мчались за холм. Охота? С копьями? Но в озере, кроме рыбы, ничего не водилось. Уже на бегу он увидел дымок разжигаемого костра. И вдруг покой горного утра расколол чудовищный рёв, который сопровождал мощный фонтан, видимый даже за холмом. Потрясённый, Баюр почувствовал, как по спине под кожаной походной сумой, с которой он не расставался, побежали колючие мурашки. По знакомой тропинке между одиноких валунов он наконец достиг вершины холма. В середине озера горбилась гигантская блестящая туша неведомого зверя, на длинной шее вертелась несоразмерная телу маленькая голова (которой, однако, вряд ли показалось бы просторно в их огромной пещере), раскрывающая пасть, начинённую отменно острыми зубами. И каждый зуб своими размерами являл несомненное превосходство перед жалким вооружением людей. Чудовище издавало ни на что не похожий рёв, закладывающий уши и разносимый послушным эхом далеко за зубчатые вершины горного кряжа, рождая зловещие отголоски в далёких пещерах и неисчислимых каменных провалах. Откуда, из каких подгорных и подземных глубин выплыло в Рандах это чудище? Люди племени Медведя, обитавшие в этих местах много поколений, вдоль и поперёк бороздили озёрную гладь на лодках‑долблёнках, всегда возвращаясь с богатым уловом. Богиня озера Унарита покровительствовала Медведям и отличалась мирным нравом, они даже помыслить не могли, что подземные глубины скрывают столь грозную опасность. Однако предаваться размышлениям время было самым неподходящим. Баюр бегом спустился с пологого травянистого склона, переходящего в обширную песчаную отмель, и к нему тут же поспешили старейшины, наблюдавшие за воинами, которые по распоряжению вождя заслонили берег и ощетинились копьями. Судя по озабоченным лицам мудрейших, подготовка к сражению соплеменников им вовсе не представлялась верным способом в противоборстве с чудовищем, которое, всё больше поднимаясь из воды, уже показало омерзительный чешуйчатый хвост, длиною превосходящий его самого. Нетрудно было представить, как, бросившись к берегу, оно будет хватать людишек, сыплющихся горохом, и перемалывать стальными клыками вместе с копьями, сетями, мечами и прочими игрушками. Все мысли и картины – одно мгновение, а потом – внутренняя сосредоточенность и напряжённость. Баюр даже не дал старейшинам подойти к нему, рукой очертив по воздуху границы. Когда‑то Шилак рассказывал ему о магических фигурах, которыми управляют Верховные Боги и которые, исполнившись божественной воли, способны притягивать либо отталкивать чужую суть. Составленные из этих фигур начертания обладают повелительной силой, а направление силы и её мощь подчиняются волхву и сотворённому им заклинанию. Юный волхв немало времени посвятил чередованию и наложению таинственных знаков, постигая волшебный смысл божественной речи, с тщанием и в строгом соответствии подбирая слова заклинаний. Вот только случая проверить волховское мастерство не выпадало. Баюр давно заметил, что перед ликом беды его покидал страх, уступая место решительности, даже какой‑то отчаянной отваге, все колебания и сомнения таяли без следа, и приходила уверенность, озарение истиной. Вот и теперь он, схватив острый камень, начертил на песке большую шестиконечную звезду – центр божественной силы, направив острый угол в сторону озера, а потом заключил её в круг, обозначив земную оболочку небесного духа. Достав из мешка живой камень, он закрыл глаза и приготовился вобрать в себя ниспосланную богами власть над дьявольским порождением. Прислушиваясь к божественным голосам, волхв словно оглох в земном мире, и слух его не воспринимал ни криков людей, ни рёва взбесившейся твари, бьющей хвостом по воде и обрушивающей на берег целые водопады. Но вот он открыл глаза, лицо его светилось, он вскинул руку с живым камнем к солнцу и звонко выкрикнул магическую формулу, потом ещё раз, и ещё… Чудовище стало бледным, прозрачным, едва заметным трепетным видением и… исчезло.

Тишина, опустившаяся на берег и озеро, была оглушительной. Ошеломлённые люди, страшась обмануться во внезапном избавлении от ужасной участи, боялись шелохнуться и напряжённо вглядывались в распрямившуюся водную гладь. Лёгкая рябь, подгоняемая ветерком, вспыхивала солнечными бликами на хрупких рёбрышках, весело ныряющих и догоняющих друг друга. И только где‑то далеко в затерявшемся каменном мешке ещё слышался стон умирающего злобного эха.

Баюр почувствовал внезапное опустошение и слабость, заставившие его опуститься на песок и закрыть глаза, сознание, покружив в закоулках раздумий, улетело в бездонную синеву над головой, невозмутимую в мудром безмолвии. Его душа плыла легко и свободно, растворяясь в солнечном свете и вбирая его тепло, пульсирующим ритмом заполняющее онемевшую пустоту. А рядом с ней, переплетаясь, тянулись разноцветные бесплотные нити, они, как живые, трепетали и дышали, издавая чуть слышное потрескивание. Голоса, доносящиеся откуда‑то снизу, громкие и тихие, гневные и молящие, яростные и кроткие, непонятным образом воздействовали на эти нити, как вдохновенные пальцы слепого сказителя, бегущие по струнам лютни. Меняя сплетения и оттенки цветов, нити то утолщались, становясь похожими на движущуюся радужную дорогу, то истончались до едва уловимого глазом искристого следа.

Открыв глаза, он увидел каменный свод пещеры, мерцающие блики и тени, рождённые очагом, и неясное озарение, ещё не разгаданное, отступило в тень, рассыпаясь золотистой пылью… Какая‑то догадка всплывала в памяти и вновь ускользала, не позволяя приблизиться.