Иранская мина

– Значит, пока будем обходиться той информацией, которую имеем и которой можем доверять, – ответил Берия. – Платов прислал шифровку. Он даст нам своего агента, который говорит по‑русски. Через него вы активизируете местную агентуру. Это немного, но эти люди знают страну, обстановку и местное население. Без этого соваться глупо. А еще я вам дам переводчика. Его зовут Юсуф. Максим Андреевич, он в полном вашем распоряжении. Берегите его, другого такого мне вам не найти. По крайней мере, быстро не найти, а времени у нас, как вы понимаете, не то что мало – его нет совсем. Цейтнот у нас с вами. Чем заняты Коган и Сосновский?

– Коган работает на южном направлении в зоне ответственности американцев, – ответил Шелестов. – Там проще всего добыть взрывчатку и оружие. Через порты проще доставить диверсантов и легализоваться. Сосновский работает в журналистской среде, с аккредитованными в стране европейцами. – Шелестов помолчал, потом спросил: – Лаврентий Павлович, вы не рассматриваете варианта, что, когда два лидера собираются в одном посольстве, их становится легче убрать одним ударом?

– Вы полагаете, что немцы искусственно создали такую ситуацию, предполагая подобную реакцию Рузвельта? Смысл? В здании нашего посольства ежедневно будут собираться все три лидера государств антигитлеровской коалиции. Думаете, немцам стоило огород городить, рисковать агентом?

– А если это не немцы? – Шелестов медленно повернулся и показал на улицу, где между зданиями двух посольств рабочие строили крытую галерею.

 

Шелестов и Буторин вернулись в свою комнату. Открыв дверь, оперативники уставились на незнакомца, который сидел в кресле и читал свежую газету. Казалось бы, ничего необычного нет в том, что человек присел на минутку почитать прессу. Но в кресле сидел молодой человек лет тридцати, одетый в национальную иранскую одежду, которая не менялась в сельских районах и бедных кварталах уже лет двести. Шерстяные, зауженные к щиколоткам штаны, рубаха с широкими рукавами, безрукавка, отороченная по краям цветной материей. Был он смуглым, с обветренным лицом. Шелестов сразу отметил его руки с грязными ногтями, которые не видели ножниц, – видимо, обгрызенными или небрежно обрезанными ножом. А когда молодой человек поднял голову, окинув быстрым умным взглядом оперативников, когда он поднялся и чуть ли не вытянулся по стойке смирно, Шелестов сразу понял, что перед ним не просто мастер маскировки, а талантливый актер, умеющий создавать нужные образы.

– Прошу прощения, – чуть улыбнулся молодой человек. – Я с дороги и не имел возможности почиститься.

По‑русски он говорил безупречно. И то, как этот незнакомец изъяснялся, лишний раз подтверждало, что это образованный человек и русский – его родной язык. Шелестов подошел и протянул ему руку.

– Юсуф Сакхатов. Прибыл в ваше распоряжение в качестве переводчика и помощника по вопросам местного населения.

– А вы неплохо маскируетесь, – оценил Буторин, в свою очередь пожимая руку переводчику. – У меня первая мысль была, что вы привезли овощи на кухню и у дверей сейчас стоит ваша раба.

– Стараюсь, – улыбнулся молодой человек. – Это вроде как мой хлеб. Да и добираться мне сюда пришлось районами не очень цивилизованными. Там легче затеряться, если не будешь бросаться в глаза. А в городах иранцы относятся друг к другу внимательнее. Цивилизация их испортила. Зависть, любопытство, желание на ком‑нибудь или на чем‑нибудь заработать. Это в сельских районах остался дух старой Персии – ты меня не трогаешь, я тебя не трогаю, и мне все равно, кто ты и куда идешь. Все мы под одним небом ходим и одну воду пьем.

– Ну да, – кивнул Шелестов, приглашая гостя присесть. – Аллах един, и все мы поклоняемся ему. Главное, что ты правоверный мусульманин, а до остального никому нет дела.

– Ну, не совсем так, – снова улыбнулся открытой улыбкой Юсуф. – Конечно, большинство иранцев исповедуют ислам, но все же заметна доля приверженцев и других религий. В Иране примерно десять процентов суннитов и лишь около одного процента других религиозных меньшинств: христиан, бахаев, иудеев, зороастрийцев, мандеев, синкхов, индусов…

– Ого, познания! Неплохо для сотрудника НКВД, – похвалил Буторин. – Или вы от армейской разведки?

– Я, собственно, от Московского института востоковедения.

– Студент? – удивленно вскинул брови Шелестов.

– Доцент.

– Ух ты! – рассмеялся Буторин. – Значит, специальной подготовки никакой, оперативного опыта нет. Но нам важнее ваше знание языка, обычаев страны, ее культуры. Как вас сюда доставили? Самолетом?

– Ну нет, – с достоинством отозвался Юсуф. – Я все сам. Перешел границу в районе Горгана, потом добирался на перекладных. В общем‑то, нелегально, с поддельными документами. А на территорию посольства меня привезли на заднем сиденье машины, накрыв с головой одеялом, чтобы никто не видел моего лица.

– Шпион! – рассмеялся Буторин.

Шелестов постарался вернуть беседу в деловое русло:

– Ну ладно. Давайте к делу. Вам необходимо сменить гардероб, потому что ближайшие пару дней нам придется много общаться с местными на окраинах Тегерана.

 

Вечеринка в журналистском клубе была в самом разгаре. Конечно, было не так открыто и шумно, как это могло бы быть в любой европейской стране, но сам факт того, что в мусульманском обществе для европейцев, проживающих и работающих в Иране, разрешили открыть питейные заведения, говорил о многом. Например, о гибкости политики существующего руководства исламского государства и о том, что в стране действительно работает много специалистов из Европы и Америки. А это значит, что экономика, промышленность и деловая сфера страны развиваются, и развиваются успешно.

Сосновский сидел за столом с двумя французскими журналистами и потягивал джин с тоником. Журналисты были молодыми людьми, довольно амбициозными, и имели свободные буржуазные суждения. Михаилу было интересно с ними общаться. Тем более что один приехал с юга Франции, не оккупированного гитлеровцами, а второй – из французской Африки. Высокий красавец Арман Жобен пил мало, но зато больше рассуждал и философствовал.

– Вся история государственности сводится к тем или иным попыткам проверки на прочность определенных формаций. Есть классические государства в стандартной, если хотите, форме и с нормальным, естественным развитием производительных сил. Тогда все идет мирно и спокойно, за исключением каких‑то спорных, но закономерных вопросов. Но когда начинаются социально‑экономические эксперименты в виде коммунистического государства, тогда ему невольно приходится выдерживать борьбу. Это как мутантам от природы приходится выживать среди обычных животных.

– Интересные у вас аналогии, Арман, – засмеялся Сосновский, который выдавал себя за аргентинского журналиста от свободной прессы. – И ассоциации. Значит, Советский Союз – это какой‑то нежизнеспособный мутант? Мутанты всегда нежизнеспособны, но именно он уже два года перемалывает, успешно перемалывает самую современную, опытную и технически оснащенную армию мира и не сдается, не гибнет. Более того, этот мутант вот здесь, в Тегеране, решает судьбу мира с лидерами Великобритании и США. Может, вы где‑то напутали в своих умозаключениях?